Туризм и отдых в Карелии!
Местность Залавруга (правильно— Залавруда) представляла собой часть острова Большой Малинин — довольно ровную песчаную площадку с, редкими соснами, примыкающую к озеровидному водоему и высыхающей летом протоке-старице. До недавнего времени отыскать ее было не так просто. Путь затрудняли многочисленные протоки и рукава р. Выг. Сейчас же, в связи со строительством Беломорской ГЭС — последней в каскаде Выгских ГЭС, Залавруга неузнаваемо преобразилась.
Устье старицы, расположенные поблизости пороги и острова скрыты теперь водохранилищем. Чуть севернее петроглифов Залавруги берет начало плотина Беломорской ГЭС. Перпендикулярно ей отсыпана небольшая дамба для отвода паводковых вод старицы. Над дамбой к Выгостровской ГЭС (и бывшему порогу Золотец) проходит высоковольтная линия с широкой просекой. Наконец, от плотины Беломорской ГЭС по острову Большой Малинин мимо петроглифов и до шоссе Беломорск—Золотец тянется оставшаяся от строителей временная дорога. Правда, она прерывается довольно широким в этом месте правобережным руслом, мост через которое разрушен, что не позволяет доехать по ней до Залавруги на автомашине. К ней ведут лишь пешеходные тропы.
Вытянутый с северо-запада на юго-восток участок площадью в несколько гектаров, заключенный между дамбой, дорогой, берегом старицы и подошвой скалистого «холма», и стал местом многолетних полевых археологических работ. Правда, полоса между дорогой и собственно Залавругой заболочена, заросла густым смешанным лесом и большого интереса не представляет. Она еще больше сужает исследуемую территорию, включающую комплекс памятников: петроглифы Старой Залавруги, стоянку Залавруга I и петроглифы Новой Залавруги. На вершине скалистого бугра, в 200 м к юго-востоку от стоянки Залавруга I и примерно на 2 м выше ее, открыта интересная стоянка Залавруга 2. За ней местность вновь понижается.
По всей очерченной площади распространяется сплошной массив коренных пород, местами обнаженных и сильно выветрившихся, но в основном покрытых маломощным слоем песчаных отложений. Почти со всех сторон ее окаймляет заболоченная низина, заросшая густым смешанным .лесом.
В Карелии не так много мест, где бы глубокая древность и современность оказались в таком близком соседстве. В перестуке колес поездов и сигналах автомашин, в сиренах подходящих к шлюзам теплоходов и ярких огнях электростанций — дыхание современной жизни. А в самой гуще ее, на островке, которого лишь слегка коснулась рука человека XX столетия, совсем иные следы — следы людей, живших тут почти 3,5—4 тысячелетия назад. В память о них остались гравированные скалы. Смотришь на них — и по-особому остро ощущаешь стремительный, все возрастающий бег времени. То, что создано вокруг Залавруги, первобытному человеку показалось бы непостижимым, еще столетие назад расценивалось бы как крупнейшее достижение в освоении Европейского Севера, а ныне никого не удивляет. Это и понятно: с наскальных полотен мы наблюдали явления куда более значительные— полеты спутников и космических кораблей.
Но есть в древних гравюрах и нечто созвучное нашему времени: человек в них выступает как подлинный герой — великий труженик и творец. Живя в весьма суровых условиях, поглощенный тяжелой повседневной заботой о пропитании, он все глубже постигал окружающий мир и свое место в нем. Давалось это нелегко, но человек шел верной дорогой, все более и более осознавая свою коллективную мощь и силу, безграничные возможности разума. Заселив Карелию, первобытные люди веками все полнее осваивали ее, выступая в роли не только рыболовов и охотников, но и мореходов, строителей, геологов, художников. Совершенствуя орудия, тип хозяйства, материальную культуру, человек вместе с тем развивал и духовную деятельность, обогащая свое сознание, о чем убедительно свидетельствуют петроглифы Беломорья, их эволюция. Мы отвлеклись, чтобы здесь, в священном для первобытных людей месте, отдать дань уважения им.
Однако современный облик Залавруги, и даже тот, что существовал до создания электростанций, все же отличается от древнего. Когда создавались петроглифы Новой Залавруги, уровень воды был значительно выше современного, а остров Малинин имел гораздо меньшие размеры и иную конфигурацию. Интересующее нас место представляло собой гранитный язык шириной около 70 м, протянувшийся от вершины скалистого островка почти на 100 м. Гладкие открытые участки скалы, омываемые волнами, и стали использоваться в качестве полотен для изобразительного творчества. Прежде всего заполнялись склоны вдоль уреза воды. По мере падения ее уровня высвобождались все новые полосы гладких и чистых скал, пригодные для выбивания петроглифов. Колебаниями береговой линии мы и склонны прежде всего объяснять размещение их на столь обширной территории и на разных высотных отметках. Сам этот процесс был, по-видимому, длительным: для формирования Залавруги потребовались десятки, а скорее даже сотни лет. Дальнейшая судьба ее оказалась не совсем обычной. В период очередной трансгрессии Белого моря, когда его уровень значительно поднялся, петроглифы оказались под водой, и на них отложился слой песка мощностью до 1 м. Затем последовал спад воды — и Залавруга вновь обнажилась, но уже совершенно преображенная. На месте скалистого массива образовалась довольно ровная песчаная площадка, лишь по краю протоки обрамленная узкой полосой обнаженных скал. Люди оценили достоинства нового острова, появившегося при выходе в залив Белого моря, удобного для промысла, и обжили его, естественно, даже не подозревая о существовании наскальных изображений. По руслу нынешней старицы тогда протекала более широкая и полноводная протока. Она-то, скорее всего уже тогда, когда поселение Залавруга I было заброшено, размыла и обнажила петроглифы Старой Залавруги и самый край Новой Залавруги, основная часть которой оставалась надежно спрятанной природой.
А поселение вытянулось вдоль старицы примерно на 100 м, в глубь берега распространялось на ширину от 20 до 60 м (в юго-восточной части, где оно упиралось в пологий склон обнаженных скал). В бытность его уровень воды в старице был на 1,5—2 м выше, чем располагаются самые низкие, следовательно, самые поздние петроглифы Залавруги. Та часть их, которая оказалась в русле полноводной протоки, постепенно покрывалась молодыми пойменными осадками пылеватой структуры, резко отличающейся от среднезернистого и крупнозернистого песка основной, более высокой территории. Поселение омывалось и со стороны заболоченной теперь низины, где берег был более пологим. Волно-прибойная линия вдоль него отмечена полосой крупнозернистого песка с галькой и гравием.
Знали ли жители поселения наскальные рисунки, пусть не те, что оказались скрыты под слоем почвы, а, например, Бесовы Следки? Вероятнее всего, должны были знать, но какую роль играли петроглифы в их жизни, нам не известно. Возможно, традиция наскального искусства в крае еще не была забыта. На самой стоянке Залавруга I, на поверхности небольшого валуна, скорее всего намеренно принесенного жителями поселения, выбиты 2 изображения, правда, в несколько иной, чем непосредственно на скалах, более мелкой и тщательной технике. Видимо, поселение с трех сторон омывалось водой. Местами к воде ступеньками спускались невысокие гранитные уступы, из чередования которых, то более узких, то более широких— от 1,5 до 5 м, с отвесной бровкой высотой 0,3—0,7 м и пологим склоном к тыльной части, то есть к подошве очередного уступа, и состоит весь скалистый массив. Они поднимаются от русла старицы вверх, а затем начинают ступеньками понижаться в глубь берега. В профиле центральной части массива с «чешуйчатым» рельефом, где и сосредоточена основная масса петроглифов, таких уступов насчитывается более десяти. Особенно четко они прослеживаются в юго-западной части Залавруги и оконтуривают ее полукольцом.
По мере того как уровень воды понижался, остров расширялся за счет обмелевшей и заболоченной полосы по его краю, но жить на нем становилось неудобно — в протоку уже с трудом заходили лодки, а с обмелением ее жители вынуждены были по- кинуть остров. Впрочем, могли быть и другие причины.
Основная цель нашего маршрута — все же знакомство с наскальными изображениями, которое мы и продолжим, направившись к Старой Залавруге. Ее открытие, по словам В. И. Равдоникаса, явилось «совершенно исключительным по своему научному значению». В этом большом и ярком скоплении выделяют 3 группы: основную— на центральной скале и 2 боковые— на южной и северной скале. Всего же В. И. Равдоникас зарегистрировал 216 изображений. А. М. Линевский насчитал около 200 фигур, но из них более или менее точно смог зафиксировать лишь 120 — убедительное свидетельство плохой их сохранности. Вначале познакомимся с двумя малоизвестными группами плохой сохранности, почти незаметными, обрамляющими обширную центральную скалу слева, то есть с севера, и справа, то есть с юга. Их не использовали даже как надежные ориентиры, указывающие на распространение петроглифов вдоль берега старицы, и, что особенно важно, в глубь его, под слой почвы.
На северной скале выявлено лишь 16 изображений, интересных по составу, но, к сожалению, плохо сохранившихся: 7 человеческих фигур, след человека или животного, 2 трехпалые лапки, олень, лодка, морское животное и, наконец, 3 линии. Из 10 фигур 4 определены В. И. Равдоникасом как змеи, 4 — как линии, а 2 — как птица и человек. Как выяснилось, скопированы они неполно и неточно. Но об этом немного позднее.
Основная, центральная, скала представляет собой куполообразный выступ берега протоки с обширным пологим склоном, спускающимся в ее русло. Южный край ее отмечен невысоким уступчиком, за которым следует плавное понижение, северный же обрамляет крутой склон узкой, довольно глубокой ложбины. Она ограничивает полотно с петроглифами также с северо-востока, отчасти и с востока.
В. И. Равдоникас по стилистическим и топографическим особенностям выделил на центральной скале 2 скопления. Одно (на верхней площадке) занимает около 60 м2 и включает 64 фигуры: 24 оленя, 19 лодок, 8 человеческих фигур, 6 следов медведя, а также несколько единичных следов н непонятных изображений. Большая часть их, прежде всего олени и лодки, будто бы связаны единым сюжетом и представляют магическую сцену охоты на оленей загоном, являющую собой «...особо выдающийся, поистине грандиозный памятник магического мышления и магического искусства» (В. И. Равдоникас).
Второе скопление резко отличающихся по составу сюжетов сосредоточено на северо-восточном склоне и насчитывает 126 фигур. Здесь преобладают изображения людей — 55. В их числе лыжники, лучники, убитые. Кроме того, встречаются лодки—11, летящие стрелы — 8, следы человека или животных — 7, «четвероногие» животные — 2. Их дополняют 20 линий, крестообразная фигура, изображение неправильных очертаний, несколько кружков, 3 непонятные фигуры, уникальное изображение жилища (?), остов лодки, «какой-то снаряд», 4 геометрические фигуры и большое контурное морское животное (кит?). По В. И. Равдоникасу, все они группируются в несколько композиций, причем 2 из них (с участием лыжников) он не без основания отнес к числу «наиболее выдающихся памятников изобразительного искусства на Севере Европы». Указав на магический характер некоторых сцен, исследователь воспринял всю группу в целом как представление мифологического порядка. Как ни странно, среди человеческих фигур он выделяет «хвостатых» людей, а также фантастическую фигуру метателя стрел, пускающего стрелы не только с помощью лука, но и всем телом — вариант небесного бога-громовержца. Но гораздо правдоподобнее трактовка его как персонажа, пораженного стрелами.
По-своему понял Старую Залавругу А. М. Линевский. На верхней площадке центральной скалы он выделил не одну, а две композиции, имеющие определенную связь между собой, на которые наслоились небольшие более поздние дополнения. Первая композиция включает трех огромных, почти в натуральную величину, лосей, идущих друг за другом, и цепочку расположенных под ногами у них, как бы преградивших путь больших лодок с гребцами. В ней отражена осенняя охота на лосей, переправляющихся через реку во время перекочевки с севера на юг. Заметим, что в определении животных исследователь, видимо, ошибся: показаны скорее всего северные олени, а не лоси.
Обратим внимание и на морские лодки — настоящие морские суда, свидетельствующие о довольно высокой технике их изготовления. Но реконструируют ее по-разному. A.M. Линевский считает, например, что дном лодки, очевидно, служила долбленка, а затем шли нашивные борта, что численность гребцов колебалась от 11 до 24, точнее от 22 до 48, так как каждый столбик, видимо означает пару гребцов. Всего же в 7 лодках исследователь насчитал около 100, а если удвоить, то примерно 200 гребцов, рассматривая данный факт как свидетельство массового скопления людей в низовье р. Выг в осеннее время, когда в Сорокскую бухту заходила сельдь, а за нею — белухи, моржи, тюлени. Период промысла рыбы и морского зверя будто бы совпадал с перекочевкой оленей и лосей к югу, в глубь лесов. Тогда-то и наступало время крупных коллективных охот. Промысел сельди и морских животных сопровождался торжествами— забавами в виде охоты на лосей и брачными связями, о чем, по предположению А. М. Линевского, свидетельствует сцена дефлорации. Рассматриваемая композиция и запечатлела общественное празднество, связанное с таким промыслом.
Со временем эта композиция будто бы сильно усложнилась за счет особого типа лодки, выбитой поперек цепочки прочих лодок и четырех небольших самостоятельных скоплений. В первом из них, по мнению A.M. Линевского, 3 культовых изображения — змея, непонятная сложная фигура и человек (дух), возможно даже центральный персонаж всего полотна. Вторая сцена — опрокинутая лодка — рассказывает о гибели лодки и ее экипажа, третья — убитый (?) с распоротым животом и трое с поднятыми вверх руками — о смерти человека, возможно, задранного медведем. И, наконец, четвертая включает в себя беспорядочное скопление медвежьих следов, сохранившихся очень плохо.
Скорее всего одновременно с главной композицией, по А. М. Линевскому, возникает и вторая, изображающая 2 растянувшихся в цепочку стада оленей, сбегающихся под углом в одну точку. Но создавалась она, вероятно, в несколько приемов. Самые поздние — контурное туловище оленя (без ног) и фигура лыжника с луком и копьем (не совсем понятным снарядом, по В. И. Равдоникасу). Первоначально это была сцена магического сгона оленей, возможно, связанная с предыдущей, основной, сценой. Но позднее, когда число оленей было доведено до священной цифры 7, появляется фигура загонщика — композиция эта становится самостоятельной. Присмотревшись к обеим сценам повнимательнее, увидим, что действие в них происходит в разное время года: в одной — с участием лодок, по открытой воде, а в другой — с использованием лыж. Посвящены ли они теме охоты на оленей в разное время года или имеют более обобщенный и отвлеченный от конкретной повседневной действительности смысл, предстоит еще выяснить. А. М. Линевский не сомневается, что здесь мы имеем дело с древней загонной охотой, которая могла быть успешной «...лишь при постройке многоверстных заборов, благодаря чему животные с широкого пространства, следуя вдоль изгороди, выбегали в определенном месте к реке, где их на лодках поджидали охотники».
Таковы первые попытки разобраться в структуре центральной скалы, все еще недостаточно ясной. Очень важно, например, выяснить взаимоотношение огромных оленей и больших лодок. Так ли уж неразрывно связаны они между собой? Быть может, это два разновременных пласта: один включает оленей, а другой цепочку лодок? А если так, то какой из них древнее? Наверное, олени.
Нельзя не заметить и значительных художественных достоинств центральной скалы. Взять хотя бы тех же трех крупных оленей, похожих, но отнюдь не повторяющих друг друга. Мастерски переданы очертания фигур, подчеркнуто движение, естественно вписаны такие фантастические черты, как ветвистые рога у среднего оленя. Не менее интересно плотное скопление рисунков, узкой полосой вытянувшихся по крутому северо-восточному склону той же скалы. По Л. М. Линевскому, здесь 2—3 взаимосвязанных повествования С самостоятельными сюжетами, посвященными одной теме — враждебному столкновению местных жителей, лыжников, с иноплеменниками, мореходами. А. Я. Брюсов также увидел здесь мемориальную сцену, запечатлевшую столкновение местных жителей с врагами, пытавшимися захватить низовье Выга,— патриотический мотив защиты родной территории от посягательств иноплеменников. Повествовательный характер бокового полотна в целом выражен довольно отчетливо. Начало рассказа, видимо, следует искать в выразительной и отлично сохранившейся левой части со сценами мирного труда: лыжники отправляются на охоту, сама охота и т. д. Но вскоре развертывается основное действие: сражение с вторгшимися пришельцами-мореходами. Нетрудно подметить несоответствие: люди на лыжах (значит, дело происходило зимой) сражаются с мореходами, высадившимися с лодок (плывших по открытой воде). Лыжники, по догадке А. М. Линевского, не олицетворяют снежную зиму, а служат отличительным признаком местных жителей.
Далее действие происходит так. Лыжник убил морехода и испортил лодку. Шесть его сородичей, возвращаясь обратно, подверглись нападению пеших «мореходов». Появились раненые и убитые — 6 человек. Длинная линия с петлей, очевидно, обозначает реку и остров, правильный четырехугольник— селение или жилище, на которое напали «мореходы». Финал оказался печальным для захватчиков: они оставили несколько убитых и раненых. Правда, две лодки уходят обратно, но экипажи их сильно уменьшились.
Определяя время появления данного полотна, отразившего тему «войны» и защиты родной земли,A.M.Линевский заметил, что оно датируется весьма поздним временем: «Правда, охотничья магия в них сильна: спина центрального лося имеет еще выбоину, знакомый нам след магических процедур. Однако подача материала уже иная. Это несомненно стадия пиктографии, приближающаяся к связному письму», «начаток записи мемориального характера». Таков первый опыт прочтения Старой Залавруги. Как выяснилось позднее, она всего лишь составная часть гораздо более крупного изобразительного комплекса, включающего и Новую Залавругу, открытую спустя ровно 27 лет, буквально рядом с осмотренными наскальными полотнами. О самом открытии, длившемся несколько лет, мы уже рассказали в главе «Охотники за петроглифами». А сейчас продолжим знакомство с Залавругой, но теперь уже с новыми ее скоплениями.