На лыжах по Средней Карелии. М.Берман

На лыжах по Средней Карелии
М.Берман

Петрозаводск, Карелия, 1989.

 

На протяженьм многих зим
Я помню дни солнцеворота,
И каждый был неповторим,
И повторялся вновь без счета.
И целая их череда
Составилась мало-помалу —
Тех дней единственных, когда
нам кажется, что время стало.
Я помню их наперечет...

Б.Пастернак

 

Каждую зиму, много лет подряд, отправляюсь я с друзьями в небольшое лыжное путешествие.
Проложив на карте очередной маршрут, мы с нетерпением ждем, когда подлиннее станет день, поплотнее уляжется снег на лесных тропах, появится наст на озерах.

Ждать приходится долго — до конца февраля — начала марта, и мне кажется, что мои лыжи, соскучившиеся по дальней лыжне, отвечают на прикосновение легкой, нетерпеливой дрожью.
По рано или поздно время похода настает — и начинаются дни, единственные и неповторимые...
Всюду на нашей планете, где есть снег, есть и любители лыж. Думаю, что число их не поддается учету и все время растет.

Кое-где, в Скандинавии, например, лыжи —это не просто увлечение, это образ жизни. Недаром в Норвегии шутят, что у них новорожденные первые шаги делают на лыжах.

В городе, где я живу, в Петрозаводске, в погожие зимние воскресенья улицы пустеют, зато на пригородных снежных трассах лыжники идут сплошным потоком, в несколько рядов. В день лыжного праздника - Снежное Онего - в массовых стартах участвуют десятки тысяч горожан.

Однако для подавляющего большинства любителей лыж все, что лежит за пределами субботней или воскресной прогулки,— terra incognita. В лыжном путешествии они никогда не были, и не из-за слабости здоровья, затруднений со снаряжением или каких-то других конкретных причин. Нет, препятствия у начала дальней лыжни чаще всего носят психологический характер. Это неуверенность в своих силах, боязнь возможных трудностей и происшествий, сложность подбора участников. И, наконец, многие просто не догадываются, что можно провести отпуск (или часть его) не на берегу теплого моря, а в заснеженных карельских лесах.

К этому большинству и обращена главным образом предлагаемая книга. Хочется думать, что она явится не только дверью в Карелию —в ее неповторимую природу, к драгоценным памятникам и замечательным людям, но и даст возможность читателю приобщиться к суровому и прекрасному миру лыжного похода. Даже для живущих за пределами Карелии он близок и легкодостижим: до Петрозаводска от Москвы 13 часов езды скорым поездом или менее двух часов лета. Еще немного времени — и с небольшой станции или поселка вы сможете послать домой телеграмму: Все в порядке, уходим на маршрута.

И вот лес поглотил вас и начинает разматываться лыжня — сто-, двести-, трехсоткилометровая, по вашим силам и потребностям. Поворот за поворотом, километр за километром, час за часом по потаенным лесным тропам, где высоко над головой вечнозеленые кроны венчают бронзовые стволы, а внизу мглисто и глухо, как на дне реки. А когда вы привыкнете к сумрачному туннелю, лес вдруг распахнется, как занавес,— и откроется необозримое пространство, заполненное снегом и солнцем. Несколько часов сияющей пустоты вокруг — и снова лес:путаница просек и троп,причудливые формы погребенных под снегом кустов, снежные арки, лосиные следы, пересекающие лыжню... Потом целина, снег по пояс и наконец момент, когда становится ясно, что до деревни сегодня не дойти и надо ночевать в лесу.

И вот костер и долгая-долгая ночь полусна, за которую чего только не передумаешь — и о том, что было, и о том, что будет. Отворачиваясь от дыма и искр, пытаясь согреть стынущую спину, вы в какой-то момент с изумлением подумаете, как нетрудно в сущности из своей привычной жизни шагнуть в нереальный мир книг Кервуда и Лондона. И так ли уж надо было сюда шагать? И будет ли когда-нибудь конец этой ночи?

Будет, обязательно будет и, пожалуйста, не давайте себе слова никогда больше не ходить в зимние походы. Все равно каждую осень вы будете с беспокойством ждать снега и задумчиво рассматривать старые исцарапанные лыжи — выдержат ли они еще один маршрут?

Удивительна эта наша особенность забывать плохое и хранить воспоминания радостные, легкие. Пожалуй, это даже не свойство памяти как таковой. Мы хорошо помним тяготы похода, помним, как было холодно ночью, как трудна была целина, как болели плечи под рюкзаком. Да, мы помним, но мы не чувствуем, как это было. Даже при желании не удается воскресить тягостные ощущения прошлого, зато мы легко проникаемся счастливым волнением, вспоминая перипетии былых походов.

Это любопытное и счастливое свойство памяти чувств, которое "сильней рассудка памяти печальной" - радует и удивляет меня давно, пожалуй, с 1966 года, когда я впервые участвовал в тяжелом лыжном переходе от станции Шуйской до водопада Кивач — 50 километров за день, частью по целине, при двадцатиградусном с сильным ветром морозе.

Вышли утром, и было уже почти темно, когда мы достигли деревни Викшица, в 5 километрах от цели. Помню, очень хотелось пить и я попросил парня, курившего на крыльце дома рядом с дорогой, чтобы он вынес нам воды. "Заходите в дом и пейте", ответил тот не шевельнувшись. Мы стояли метрах в десяти от него, но мысль о том, что надо расстегнуть крепления, пройти к дому и обратно и снова стать на лыжи, была нестерпимой — и мы не сговариваясь двинулись дальше. Помню, как, превозмогая судороги бедренных мышц, я шел последние километры, как упал на пологом спуске к Суне и с трудом выбрался на противоположный берег реки. Было уже светло от полной луны. И сейчас, двадцать с лишним лет спустя, я вижу, как моя уродливая тень, шатаясь, ползет к дому, где нас ждет ночлег.
За тот долгий день я успел не раз поклясться, что это первая и последняя моя авантюра такого рода. Но прошел год... и я отправился в стокилометровое путешествие из Медвежьегорска в Великую Губу, а еще через год прошел по маршруту: Великая Губа — Кижи — Великая Губа — Ламбасручей — Пегрема — Илемсельга. А потом еще двадцать походов, год за годом,—двадцать волнующих, солнечных, переполненных жизнью недель. На протяжении двух тысяч километров этой лыжни я не раз пережил минуты слабости, клялся, что этот мой поход — последний, и каждый раз с приходом новой зимы торопил время, оставшееся до той волнующей недели февраля или марта, когда лыжи перенесут меня из повседневности в сказочный мир Колгострова или Яндомозера.

Должен предупредить вас, читатель, если вы хоть раз отправитесь в лыжное путешествие, вас постигнет та же судьба: вы станете пленником дальней лыжни и испытаете все муки и радости этого плена.

А сейчас, если вы намерены читать дальше, положите рядом с книгой карту Карелии. Найдите на ней Онежское озеро, Петрозаводск, Медвежьегорск, Кижи.

Предлагаемый мною для путешествия район ограничен двумя горизонталями: северной, проходящей через Медвежьегорск, и южной — через Петрозаводск. Полоса шириною около 130 километров включает в себя части Кондо-пожского, Медвежьегорского и Пудожского районов нашей республики. Это край великолепных ландшафтов и многих известных и малоизвестных памятников северного деревянного зодчества. Он сравнительно мало населен, и вместе с тем здесь много дорог, что облегчает вход на эту территорию и, что не менее важно, выход.

Возможно, закончив (или не закончив) это путешествие по карте, вы тут же забудете о нем. Но хочется надеяться, что со страниц этой книги начнется лыжня, которая приведет вас в один из самых замечательных уголков нашей земли.

Может быть, здесь вас встретят мороз и ветер, пронизывающий до костей, или подкрадется оттепель и, вывихивая голеностопные суставы, вы с трудом будете волочить пудовые лыжи, и наступит миг, когда, остановившись для минутного передыха, чувствуя, как стынет горячий пот на спине, вы попытаетесь понять, как вы сюда попали и что вам здесь нужно. Если при этом вы вспомните мою книжку, я буду считать, что не зря мучился над пишущей машинкой, страдая от невозможности превратить рожденные воспоминаниями мысли и ощущения в слова...

ЗАОНЕЖЬЕ

Онежское озеро на карте формой напоминает рака с массивной верхней клешней (Повенецкий и Заонежский заливы) и расчлененной нижней (Лижемская и Уницкая губы). Кусок суши, зажатый в клешнях — Заонежье.

Сотни тысяч лет назад здесь дважды прошел ледник — сначала с северо-запада на юго-восток, потом обратно. Следы его, длинные, узкие шрамы в первородном граните, заполнились водой. Когда около десяти тысяч лет тому назад сюда пришел человек, он увидел воду, камень и лес, в неисчислимых сочетаниях, и остался здесь навсегда.

Сегодня Заонежье — один из наименее тронутых цивилизацией уголков Карелии. Правда, несколько поселков лесорубов основательно разрядили леса, но зато здесь нет ни шахт, ни заводов, ни плотин, и природа предстает перед путником почти в первозданной красоте. Не затянуто дымом неяркое северное небо и все еще прозрачна онежская вода, особенно подальше от западного берега озера, где уже дают о себе знать промышленные города — Петрозаводск, Кондопога, Медвежьегорск.
Заонежье входит в состав Медвежьегорского района, так что мозг этого края находится в небольшом, тысяч на двадцать, городке, обязанном своим именем прижавшей его к берегу Онего горе Медвежьей. Душа же этих мест укрыта на одном из многочисленных островов Заонежского архипелага, имя которого сегодня известно далеко за пределами нашей страны. Шестикилометровым веретеном вытянулся остров Кижи, это же имя носит знаменитый архитектурный ансамбль. Согласно известной легенде, один из тех, кто построил Преображенскую церковь, мастер Нестор, сказал: «Не было, нет и не будет больше такой!»

В стародавние времена остров Кижи был местом церковных и мирских сходов, ярмарок и праздничных гуляний. Сегодня здесь всемирно известный музей-заповедник с Кижским архитектурным ансамблем, старинными жилыми домами, амбарами, часовнями, мельницами и ригами— памятниками народного деревянного зодчества XVI— XVIII веков.

Рассказывать об острове и музее нет смысла. Многие из читающих эти строки видели все своими глазами или знают по кино- и телефильмам, изображениям в альбомах, туристских проспектах, на почтовых конвертах и марках, на календарях и афишах Аэрофлота — маленький остров терпеливо несет тяжкое бремя славы. Только в 1987 году здесь побывало 150 тысяч гостей.

Но Заонежье — это не только Кижи. Окруженные глухими лесами и болотами, открытые всем ветрам на вершинах холмов, в сумраке узких фиордов и на гранитных глыбах, затерянных в просторах озер, сохранились десятки старинных карельских деревень. Большинство из них покинуто жителями и оживает только летом, когда из городов и лесных поселков, от живущих и работающих там детей и внуков возвращаются сюда старики и старухи, чтобы спокойно пожить в родных избах, приезжают порыбачить и поохотиться на родину отпускники, дачники, туристы из Москвы и Ленинграда — отдышаться от городской сутолоки за две-три-четыре отпускные недели.

Северное лето коротко, «как взмах утиного крыла», и уже в октябре пустеет Заонежье, а когда кончается навигация на Онежском озере, деревни замирают, погружаются в зимнюю спячку и только в немногих тлеют искры жизни— живет старушка, чаще одна, реже со стариком. Это те, кто не захотел уйти или не смог, живут, и все.

Бесконечно разнообразны пейзажи Карелии, и так же неповторима каждая из ее деревень. Колгостров — древние избы тесно сгрудились у подножия черной гранитной стены, прижались к ней спинами и хмуро глядят через пролив на лес противоположного берега. Михеева Сельга — вольно расположились дома на высоком голом гребне, от подножия которого лес волнами скатывается на восток, к Ли-жемской губе, чтобы за ней в синем тумане вновь взобраться на материк. На много километров с озера видны аккуратные строения Пегремы, и совсем неожиданно натыкаешься на деревню Кондеозеро — горсть домов на дне неглубокой лощины вслушивается в тишину леса, окружающего ее тесным кольцом.
У каждой деревни свое настроение, своя красота, свое прошлое, и только будущее у них одно — сначала уснуть, оставшись без людей, потом исчезнуть...

Нельзя не восхищаться вкусом строителей деревень — кажется, здесь ничего нельзя ни убавить, ни прибавить, ни переместить. Только тут и только так могли быть поставлены и Яндомозеро, и Селецкое, и Карасозеро.

Выйдите из темного леса на поляну, полную солнца и тишины, где замерла заонежская деревня. Сияющий пушистый ковер скрыл приметы разрушения и упадка, и настолько непохож этот мир на тот, откуда вы пришли, настолько все чисто, светло и празднично вокруг, что возникает ощущение полной гармонии, совершенства всего окружающего. «О если бы вечно так было!»

Но вечного, как известно, нет ничего. Не вечны и заонежские пейзажи. Следующей зимой еще один-два дома могут исчезнуть с лица земли, еще чуть-чуть осядут и покосятся сохранившиеся, еще немного поредеет лес... Так что, если вы хотите увидеть все, о чем я пишу, своими глазами, спешите. Собирайте единомышленников, чертите маршрут, смолите лыжи. Еще раз проверьте, не забыли ли чего-нибудь — топор, бульонные кубики, запасные рукавицы, спирт (на случай обморожения, конечно). Есть. Все есть! Ну что ж, как будто все в порядке. Можно выходить на лыжню. В добрый час! Заонежье ждет вас!

Приехавшему издалека удобнее всего начинать путешествие по Карелии с ее столицы. Не бойтесь потратить день на знакомство с Петрозаводском. Если вы посетите краеведческий музей, где получите представление об истории края, его сегодняшнем дне, его природе, культуре и искусстве, если познакомитесь с творчеством наших художников в Музее изобразительных искусств и в Выставочном зале Союза художников, побываете на спектакле Финского драматического театра, то уйдете в путь уже отчасти подготовленными к встрече с Карелией, увидите и поймете то, что торопливый путник может не заметить и не понять.

Кроме того, в Петрозаводске надо отметиться в КСС (Контрольно-спасательной службе Карельского областного совета по туризму и экскурсиям) или в турклубе «Карелия». Это не только долг вежливости и не пустая формальность. Это важное условие успеха всего предприятия, так как здесь вы получите квалифицированный совет по маршруту, с учетом прогноза погоды, состояния льда на озерах, о характере снежного покрова на маршруте и, что может быть самое ценное, поговорите с людьми, знающими район путешествия, и получите «из первых рук» сведения, которые могут оказаться в дальнейшем бесценными.

Но вот вся петрозаводская программа выполнена и можно отправляться в дорогу. Самый короткий и удобный путь в Заонежье начинается с Октябрьской железной дороги. От Кондопоги и до Медвежьей Горы сойдите на любой станции, становитесь на лыжи и двигайтесь на восток, навстречу солнцу. Несколько часов — и вы в Заонежье. Таков путь большинства групп, идущих в Кижи. Их исходные пункты чаще всего — Кондопога, Илемсельга, Кедрозеро, Лижма.

Но возможен и другой вариант. Если у вас есть три-четыре дня сверх «заонежской недели», начните путешествие с лежащей к западу от железной дороги части Кондопож-ского района. Здесь в треугольнике, вершиной обращенном к Петрозаводску и ограниченном линией Петрозаводск — Гирвас с запада и железной дорогой с востока, в типичном для Карелии лабиринте озер и рек спрятаны многие любопытные памятники истории и культуры, среди которых первый русский курорт «Марциальные воды», Успенская церковь в Кондопоге и знаменитый водопад «Кивач». На озере Сандал — удивительный Лычный остров, а чуть к северу, над старинным селом Белая Гора, поднимается мраморная стена, откуда брали камень для дворцов Петербурга.

Неплохо начать поход с турбазы «Косалма», расположенной на берегу Укшезера. В окрестностях ее есть что посмотреть и, кроме того, вы испытаете снаряжение, товарищей и самих себя в условиях населенной местности и густой сети дорог. Так что к моменту выхода на железную дорогу уже выяснится, чего стоит группа в целом и каждый в отдельности, и при необходимости можно будет посадить в поезд ненадежного спутника.

И свидание с Кижами — кульминационный момент путешествия, отдаленное на несколько дней и десятки километров, будет еще желаннее, еще радостнее. Так что не торопитесь. Важно ведь движение, а цель...Чем дальше она и трудней достижима, тем сильнее ее притяжение, дороже успех.
Итак, не будем спешить, друзья, отойдем на сотню километров от порога Заонежья, начнем с его преддверия. Встанем на карельскую лыжню в Косалме, в 38 километрах от Петрозаводска. Туда часто ходит загородный автобус. По дороге обратите внимание на реку Шуя — одну из самых многоводных и длинных рек республики. Излюбленный маршрут туристов-водников: станция Эссойла на Ся-мозере — Сямозеро — река Сяпся — Вагатозеро — река Шуя —поселок Шуя. Байдарки обычно разбирают у моста, рядом с автобусной остановкой.

На 22-м километре — развилка у станции Шуйская, справа — дорога на город Кондопогу. Там находится крупнейший в Карелии целлюлозно-бумажный комбинат. В нескольких километрах от Кондопоги — Успенская церковь — памятник XVIII века. Налево — дорога на Марциальные Воды, Спасскую Губу, Гирвас. Вам — сюда.

Узкая, с крутыми поворотами, асфальтовая полоса вводит вас в истинную Карелию. Мощные гранитные глыбы теснят дорогу к Кончезеру, которое то появляется, то исчезает справа, за стеной камня и леса. Вы проезжаете деревни Шуйская Чупа и Царевичи. На узком перешейке между двумя большими озерами— Кончезером и Укшезе-ром, соединенными короткой протокой,— деревня Косалма. Здесь похоронен Ф. Ф. Фортунатов, известный лингвист, профессор Московского университета (умер в 1914 году).

Километрах в трех за деревней — ответвление дороги влево на турбазу «Косалма». Здесь начинается и заканчивается всесоюзный туристкий маршрут № 355—стодва-дцатикилометровая лыжня, бегущая среди быстро меняющихся ландшафтов средней Карелии. Расстояния между приютами невелики, сложных подъемов и спусков на лыжне почти нет, так что она под силу и начинающим туристам-лыжникам, приезжающим в Карелию с Украины, из Молдавии и других «нелыжных» регионов страны. Гостей с юга при встрече на лыжне узнаешь сразу: они идут мелким, напряженным шагом, не спуская глаз с носков своих лыж. И кажется, что, кроме этих носков и пяток лыж идущего впереди, они ничего не видят. И все же они идут, пусть медленно и тяжело, и несут свои рюкзаки, а некоторые и лыжи, потому что идти пешком для них легче. И не беда, что они еще не умеют ходить на лыжах, научиться этому нетрудно. Л вот их характер, упорное стремление во что бы то ни стало пройти маршрут, преодолеть препятствия, которые кажутся им непреодолимыми, и это в то время, когда близко по шоссе проносятся комфортабельные автобусы, вызывает к ним симпатию и уважение, и я мысленно снимаю перед ними свою лыжную шапочку...

Косалмское кольцо проходит через приюты Гомсельга, Верхняя Ламба (рядом с санаторием «Марциальные Воды»), Кенники, Спасская Губа, Кончезеро. Лыжня промаркирована, хорошо накатана, разнообразна. Идти по ней — наслаждение. Ее можно легко пройти за пять ходовых дней, но переночевать в приютах вам не удастся — они заполнены «плановыми» туристами, особенно в дни студенческих и школьных каникул, да и вообще слишком людно кругом, по карельским, конечно, меркам. Так что застревать здесь надолго не стоит, а вот размяться день-другой, попробовать свое снаряжение, осмотреть местные достопримечательности имеет смысл. Можно использовать часть этой лыжни для выхода в деревню Сопоха, откуда близко до водопада Кивач и где начинается путь к Лычному острову на озере Сандал и дальше на восток, к железной дороге. Так что познакомимся подробнее с той частью 355-го маршрута, которая представляет интерес из названных выше соображений.

Итак, вы на турбазе «Косалма». Прежде чем встать на лыжи, поднимитесь на гору Сампо — так называют высоту на западном берегу Кончезера, с которой открывается великолепная панорама лесов и островов озера Кончезера, протянувшегося на тридцать километров. Именем своим гора обязана одноименному фильму по мотивам карело-финского эпоса «Калевала», который здесь снимался. Во-
обще кинематографисты — частые гости в Карелии. Этот район для них особенно привлекателен. Недалеко, под Гирвасом, снимался фильм «А зори здесь тихие». Здесь же отсняли ленту по мотивам рассказов Джека Лондона, с Дином Ридом в главной роли. Я видел фотографию американского певца на фоне карельской избы.

Спустившись с горы и возвратившись на турбазу, становитесь на лыжи. Первые метры на лыжне 355-го маршрута. Начавшись от турбазы «Косалма», лыжня идет краем Укшезера, уходит в лес, затем, через Гомсельгское озеро, выходит к деревне Гомсельга, где расположен туристский приют. Это в 10 километрах от турбазы. Через 15 километров— снова приют, в деревне Верхняя Ламба, на одноименном озерке.

Ландшафт, по которому проложена эта отличная двадцатипятикилометровая лыжня, быстро меняется: узкие просеки чередуются с вырубками, болотами, ступенчатые террасы — с гладью озер.
Самые красивые места — в районе Галлезера. Шестикилометровое неширокое озеро, окруженное высокими лесистыми берегами, лыжня пересекает у южного конца, затем вновь выходит к берегу уже у северной оконечности озера, вблизи деревни Галлезеро. На остальном протяжении лыжня следует по узкому гребню высокой скалистой гряды, «сельги», протянувшейся вдоль восточного берега озера. Этот участок великолепен — по сторонам крутые, иногда почти отвесные снежные склоны, покрытые светлым березовым лесом. Мягкие подъемы и спуски, легкость скольжения над плывущими внизу вершинами деревьев создают иллюзию полета. И как достойное его завершение— стремительный ломаный спуск на маленькое озерко Верхняя Ламба, чуть ли не к дверям туристского приюта. Отсюда до санатория «Марциальные воды» — два с половиной километра.

Первый отечественный курорт «Марциальные воды» обязан своим рождением Петру I, который, узнав о находке в 1714 году целебных, богатых железом вод, дал им название «марсиальных» — алхимики использовали астрономический символ планеты Марс для обозначения железа. Петр I сам ездил сюда лечиться, разработал «Дохтур-ские правила» применения минеральных вод. С медицинскими рекомендациями царя можно познакомиться в маленьком музее вблизи санатория. Многие из них и по сей день не противоречат науке и здравому смыслу. Пользу же таких рекомендаций «...а перед обедом чарку водки... выпить позволяется, а особливо анисовой, а за обедом рюмки три вина Бургунского или Рейнвейну, или вина Французского» сегодня врачи категорически отвергают. Сейчас здесь царит сухой закон, и для лечения больных применяются лишь традиционные курортные факторы, в том числе целебная габозерская грязь.

Кроме музея, можно осмотреть петровских времен церковь, стоящую у подножья горы, на которой разместились корпуса современных «Марциальных вод». Здравница вторично родилась в 1964 году. В одном из холлов лечебного корпуса, на стене небольшая фотография человека, которому курорт обязан возрождением,— заслуженного врача КАССР и РСФСР Сергея Александровича Вишневского.
Вы пьете целебную воду из источников, фотографируетесь на память и решаете, что делать дальше. От Косал-мы пройдено 28 километров. Если вы рассчитывали на однодневную прогулку, можно вернуться в Петрозаводск рейсовым автобусом. Но если все ваше имущество, включая палатку,— с собой и возращаться в Петрозаводск нет необходимости, отправляйтесь дальше, в село Спасская Губа. «Плановые» туристы проделывают этот путь от приюта «Верхняя ламба» за два дня: первый переход — до приюта «Кенники» и второй — от «Кенник» до Спасской Губы. Вы можете от «Марциальных вод» доехать туда автобусом за двадцать минут, но, если пройденных в этот день километров Вам недостаточно, пройдите немного от «Марциальных вод» по дороге на северо-запад, до заказника карельской березы, и выйдите здесь на берег Мун-озера. Спасская Губа находится на северо-западном его берегу. По карельским меркам это большое село. Здесь есть магазины, столовая, почта, больница и даже гостиница. Здесь же — спортивная база Карельского пединститута, так что комфортабельный ночлег вполне вероятен.

Озеро Мунозеро подковой охватывает подножие крутой горы. Лыжня выведет Вас на ее гребень и круто СПУСТИТСЯ к неширокому заливу, за которым видна деревня Тереки. Крутого подъема и спуска можно избежать, обойдя гору вдоль ее подножия, но это прибавит два километра пути.

Лыжня всесоюзного маршрута идет через деревню Тереки до приюта «Кончезеро». Это один переход, и далее, до турбазы «Косалма»,— второй. Но от Терек есть еще ответвление к деревне Викшица. В прошлые годы, когда по территории заповедника «Кивач» можно было свободно перемещаться, по этой лыжне шли к водопаду Кивач. Теперь же установлен жесткий регламент — попасть на Кивач можно только через деревню Сопоха. Так что туристы из приюта в Спасской Губе совершают однодневную прогулку только в Викшицу и обратно, примерно пятнадцать кило-метпов по очень приятной лыжне.
Ласково укачивают вас лыжи на легких подъемах и спусках, на некрутых виражах. Плавно движется навстречу светлый березовый лес, но будьте осторожны: когда ленивый, как медленный вальс, ритм овладеет вами целиком, лыжня, словно очнувшись, делает вдруг стремительный рывок и по узкому желобу, похожему на трассу бобслея, выбрасывает вас на лед Пертозера.

Переведите дух и оглянитесь. За спиной — гора Орел, Озеро Пертозеро, постепенно расширяясь, уходит вправо и теряется в туманной дымке, а на близком противоположном берегу выстроились в ряд избы безлюдной зимой деревни Викшица.

Из Викшицы можно пройти в Кончезеро, и не возвращаясь в Тереки. Для этого нужно двигаться или по озеру Пертозеру, вдоль его восточного берега (это 16 километров), или старой дорогой по берегу. Лыжня же 355-го маршрута из Терек идет по красивой долине, вдоль незамерзающего ручья и цепи мелких озер, и через 20 километров приводит в длинный и узкий залив озера Кончезера, откуда до приюта — рукой подать.

Наконец, еще один вариант. Когда-то существовала дорога из деревни Тереки в «Марциальные воды», которая тянулась большей частью по высокому северо-восточному берегу озера Мунозера. По ней была проложена лыжня 355-го маршрута. Можно следовать этим путем — места вокруг очень красивы, но километров десять придется торить лыжню.

Но вернемся в село Кончезеро. Здесь — правление и фермы совхоза «Кончезерский», благоустроенные жилые дома, клуб, столовая, почта, магазины. Сохранились остатки основанного Петром I в 1707 году медеплавильного завода.

В XVII—XVIII веках карельская металлургия переживала свой расцвет. Многочисленные мелкие предприятия работали на местных озерных рудах — железных и медных. Производили широкий ассортимент изделий из металла, в частности оружие, которое по указанию Петра I шло на вооружение гвардейских полков. Везли железо и «за море». Да и сама столица — Петрозаводск — выросла из слободы Петровского железоделательного завода.

На небольшой площади в центре Кончезера — остановка автобуса. На нем можно вернуться в Петрозаводск, через знакомую уже Косалму, если два-три дня на лыжне планировались как разминка и вы хотите передохнуть перед основным походом. Но если передышка не нужна и вы намерены продолжить путь в Заонежье, следует сесть здесь же, в Кончезере, на автобус, идущий в Кондопогу,
и доехать до развилки дороги Кондопога — Гирвас. Направо, в 6 километрах,—Кондопога. Путь на Гирвас — налево. Вам туда.

На лыжах, пешком или на попутной машине через 16 километров вы достигните Сопохи — маленькой деревушки у южного окончания западной губы озера Сандал. Здесь стоит переночевать с тем, чтобы утром следующего дня отправиться на Кивач. Его осмотр плюс дорога туда и обратно займут день. Затем, после второй ночевки, вы уйдете уже в малонаселенные места на север, затем — на восток, через озеро Сандал к железной дороге.

И вот вы в Сопохе. Отправляйтесь на Кивач по восьмикилометровой дороге, проложенной сквозь девственный лес заповедника. Это единственный путь к водопаду, открытый для посетителей.
О водопаде и заповеднике «Кивач» написано много. И все же несколько личных впечатлений. С высокой скалы видно, как Суна падает с пятнадцатиметровой высоты несколькими гигантскими снежными ступенями. Зимний Кивач оправдывает свое имя — «снежная гора». Масса снега застыла в скалистом каньоне. Кругом заповедный лес. Безлюдье. Тишина.

Летом, особенно сухим, Кивач производит жалкое впечатление. Толпы туристов с недоумением рассматривают стекающие по уступам тощие струи, и самое пылкое воображение не может представить, что это «алмазна сыплется гора» — слова, которыми начинается широко известное стихотворение Г. Р. Державина «Водопад».

Интересно проследить, как менялось отношение современников к водопаду Кивач на протяжении последних двухсот лет.

Гаврила Романович Державин побывал здесь в 1785 году, будучи губернатором Олонецкой губернии. Он выразил свои впечатления не только в стихах, но и в прозе: пары воды «достигают до вершин двадцатипятисаженных сосен. Чернота гор и седина бьющей с шумом и пенящейся воды наводят весьма приятный ужас и представляют прекрасное зрелище...»

В том же году на Киваче побывал крупный ученый-географ Николай Яковлевич Озерецковский, путешествовавший по маршруту Петрозаводск — Кондопожская губа — озеро Сандал — Тивдия — Лычный остров — Сопоха, то есть как раз в тех местах, где проходит ваш маршрут. Советую познакомиться с его книгой «Путешествие по озерам Ладожскому и Онежскому», изданной в 1792 году (в 1989 г. вышла в издательстве «Карелия»). Она живо и ярко написана и содержит много интересного о Карелии тех лет.

Декабрист Федор Николаевич Глинка, отбывавший в Карелии ссылку, упоминает Кивач в поэме «Карелия»:
Могучий исполин, валами Катит жемчуг и серебро; Когда ж хрустальное ребро Пронзится горными лучами, Чудесной радуги цветы Его опутают, как ленты; Его зубристые хребты Блестят — пустыни монументы. Таков Кивач, таков он днем! Но под зарею летней ночи Вдвойне любуются им очи: Как будто хочет небо в нем На тысячи небес дробиться, Чтоб после снова целым слиться Внизу, на зеркале реки... (Ф. Н. Глинка. «Карелия».—Петрозаводск: Карелия, 1980)

На протяжении ста лет, прошедших после того, как Федор Николаевич написал эти строки, не было недостатка в восторженных паломниках на берега Суны. Однако, «времена меняются, и мы меняемся с ними».

В 1931 году группа рабочих московских предприятий совершила беспримерный для своего времени лыжный поход — от Москвы к Северному Ледовитому океану. 2400 километров были пройдены за 34 ходовых дня плюс 19 дней отдыха. Если учесть качество снаряжения тех лет и то, что все необходимое лыжники несли на себе, что при этом они проделали в пути огромную агитационную и организаторскую работу, то этот переход можно назвать подвигом.

Со страниц книги В. М. Федосеева «Северный рейд» веет революционной романтикой тех лет, и понятно, что необходимость преобразования жизни края на новый, социалистический, лад занимает участников похода куда больше, чем красоты природы. Одна из главок книги названная автором «Кивач нужно взорвать», настолько перелает дух времени, что ее стоит привести почти целиком. «Мы сделали крюк, чтобы заглянуть на знаменитый водопад Кивач. Да, действительно, очень красиво. Зеленая громада воды рушится вниз со свирепым рычанием, и брызги замерзают на наших костюмах... Мы были одни среди яростных волн и спокойной пелены снега. Но потом мы нашли пустую консервную банку. Другую, третью... десятую. Они привели нас в ярость. Сюда съезжаются летом «туристы». Не называйте себя так, гражданин турист. Серые • гетры и зеленый заспинный мешок еще не дают вам этого права. Вы привыкли любоваться природой и заодно опустошать консервные банки. Вы ахаете и охаете, глядя, как честные советские бревна ломаются, словно спички, бешеным ураганом воды. Вас не интересует, сколько тяжелого труда лесорубов уносит прожорливый красавец Кивач. Гражданин, не позорьте звания туриста... Вы маляр... Вы расписываетесь жирными красками на каждом утесе, и все-таки никто не запоминает вашей фамилии... Убирайтесь отсюда вон! И мы тоже бежали от Кивача. Мы боялись, чтобы нас не назвали туристами в том смысле, как это теперь понимается многими. Мы не хотим опошлять это вполне советское наименование.

А в лесу, где пахнет потом, где в тяжелой борьбе даются фесметры, мы решили: — Надо сломать красавца. Взорвать дармоеда. Нужно шире раскрыть дорогу советскому лесу» (В. М. Федосеев. Северный рейд. ОГИЗ, 1931).

Примерно такое же отношение к Кивачу встречается и в других описаниях водопада тех лет. Озабоченные хозяйственным развитием края люди нередко воспринимали природу как силу, которую необходимо обуздать. Понадобилось совсем немного времени, чтобы убедиться в ошибочности этих взглядов. Вот заголовки очерков и статей о Киваче нашего времени: «Пусть вновь «алмазна сыплется гора», «Долго ли отдыхать водопаду Кивач?» и т. д. Судьбой Кивача озабочены газеты, им занимаются научные и хозяйственные организации, Совет Министров республики.

Что же случилось с Кивачом? В 1937 году на Суне у Гирваса была поставлена плотина, направившая большую часть воды в лежащие рядом озера, превращенные в водохранилища для Кондопожской ГЭС. Мало того, часть оставшейся в реке воды стали пропускать в обход водопада по специально сооруженному для сплава леса лотку. Так водопад Кивач остался без воды.

Сейчас разработан комплекс мер для восстановления Кивача. Кое-что уже сделано: сплав леса на Суне прекращен и бревноспуск разобран, ведется очистка реки от затонувшего леса. Но до восстановления былого Кивача еще далеко... Да, трудно, очень трудно изменить что-либо в природе, не причинив ей вреда.

Но пора идти дальше. Последний взгляд вокруг: белизна нетронутого снега, черные пятна скал, пушистый иней на ветвях деревьев, на досках старой плотины, солнце, тишина. Кажется, что милосердная зима намеренно погрузила больного гиганта в глубокий сон.

Медленно, осторожно, со смешанным чувством печали и надежды возвращаетесь вы в Сопоху. Прежде чем покинуть ее и двинуться к Лычному острову, оцените состояние

своих продовольственных запасов — здесь есть магазин, а до следующего далеко. Сейчас вы оставляете за спиной более цивилизованную часть маршрута, уходите в сторону от проторенных туристами путей. Теперь будут переходы, когда вы можете не встретить ни души. Поэтому каждую встречу используйте, чтобы уточнить свое местоположение и предстоящий путь. Но хватит наставлений — солнце уже миновало зенит, а до Лычного острова и деревни Ерши еще километров пятнадцать.

И вот вы на льду озера Сандал. Узкая губа постепенно превращается в многокилометровую ширь. Встречные острова как будто отчаливают от берега при вашем приближении и плывут навстречу. Среди них есть остров Дурак. За что такое обидное название? А вот за что: все острова на озере вытянуты с северо-запада на юго-восток (как острова на других озерах, как и сами озера), а этот лег по-своему, как-то несуразно, поперек. Ну а раз не так, как все, значит, «дурак»!
Вот за возникающими впереди лесистыми островами вы начинаете различать белую, с черными крапинками ступеньку, которая постепенно вырастает в массивную без-лесую скалу. Это Лычный остров. Деревня Ерши, находящаяся напротив, на востоке, долго остается невидимой за изгибами берега. Если идти к ней, то Лычный остров — слева от вас, как на ладони, вытянет свое гранитное трехкилометровое тело, а справа откроется уходящая на юго-восток длинная тридцатикилометровая восточная губа озера. У ее вершины — город Кондопога.

На Лычном острове я бывал много раз. Подходил к нему с севера и юга, с запада и востока. Остров открывался мне каждый раз по-иному, и не было среди моих спутников никого, кто бы без волнения смотрел на гигантскую черно-белую скалу с крошечной деревянной церквушкой на ней.

Поставленная в 1620 году Петропавловская церковь — одна из старейших в Карелии. Вы поднимаетесь к ее подножию и окидываете взглядом остров. Вокруг царство камня. Вертикальными стенами уходят под лед причудливо изрезанные берега. Снежный покров прорывают груды камней и отдельные валуны разных размеров и форм. На границах полей они уложены длинными грядами, так называемыми «ровницами». В Карелии их можно встретить всюду. Это своеобразный памятник труду крестьян.
Освобожденные от камня титаническим трудом клочки земли кормили жителей острова, первыми из которых были новгородцы, пришедшие сюда в XV веке. Земли было мало. Существует предание, что, когда однажды разгоряченный работой мужик скинул телогрейку, он не смог найти свое поле — все оно спряталось под брошенной одеждой. И все же люди здесь жили. Сеяли рожь, озеро давало рыбу. Палию и сигов даже возили отсюда в Петербург. Николай Яковлевич Озерецковский пытался объяснить, как может родиться хлеб на таком острове. По его мнению, мелкие камни, накапливая тепло, защищали корни от холода. Может быть, это и так, но главное, что согревало камень и все живое на нем,— это труд. Труд и терпение многих поколений.

Несколько раз я бывал на острове зимой, когда там уже никто не жил. Две небольшие деревеньки, лежащие под церковью, были пусты. Изгороди из густо поставленных наклонных жердей, перебираясь с холма на холм, обозначали улицы. Они были заполнены снегом и не несли никаких следов — ни человека, ни зверя. Кажется, что здесь, на этом крохотном острове, была собрана, как в фокусе, вся печальная красота Севера.

Тени от церковной колокольни, от заборов и каменных глыб начинают расти, медленно тянуться на восток, где на близком материковом берегу озера Сандал несколькими короткими цепочками домов лежит деревня Ерши (через нее идет путь в Заонежье). И там уже не живут зимой, так что сомнительно, что вы получите теплый ночлег перед последним броском к железной дороге — порогу Заонежья.

Лычный остров вполне может быть целью и кульминацией самостоятельного маршрута. В таком случае ваш дальнейший путь — на север, к деревне Тивдия, затем — на запад, к поселку Гирвас, откуда автобусом-экспрессом до Петрозаводска всего два часа езды.

Тивдия находится к северу от озера Сандал, на берегу короткой и быстрой речки Тивдийки. Рядом — знаменитые некогда белогорские мраморные ломки, с начала XIX века служившие источником камня для строившегося Петербурга.

С вершины тридцатиметровой мраморной скалы видно все озеро Хижезеро, не замерзающее из-за быстрого течения, и лежащая на другом берегу деревня Белая Гора.

Когда вы будете любоваться бессмертными архитектурными ансамблями Ленинграда, вспомните жителей этой деревни, точнее — их прапрадедов. Вручную высверливали они 10—12-саженные скважины в камне. Скалу взрывали и тут же обрабатывали добытые глыбы. Мрамор на плоскодонных барках везли по Хижезеру к Тивдии, откуда к берегу озера Сандал по бревенчатому настилу была проложена узкоколейка. Затем, снова водой, в Нигозеро, через прорытый канал и опять по рельсам от Нигозера к берегу Кондопожской губы Онежского озера. Отсюда через Свирь, Ладогу и Неву рукой было подать до Петербурга, где красные, розовые, белые мраморные плиты ложились в портики и колонны дворцов — Зимнего и Михайловского (ныне Русского музея), Исаакиевского и Казанского соборов.
Осматривая мраморную гору, будьте осторожны — не выходите на лед у основания скальной стенки. Это место очень опасно, так как мощное течение подмывает лед, и он здесь непрочен. Никогда не забуду зловещий треск, когда мы попытались пройти под обрывом. Так что выбирайте путь по горе, а не под ней.

Раз уж речь зашла о прочности льда, замечу, что она различна на соседних участках одного и того же озера или реки. Чем сильнее течение, тем тоньше лед. Поэтому надо быть особенно осторожным в узких каньонах, на порожистых участках, под крутыми берегами, где проходит основное течение реки. Лед может быть слабым в истоках и устьях рек и вблизи от них. Эти места лучше обходить по берегу.

Вы ночуете в Тивдии. Утром, поднявшись пораньше, осматриваете район Белой горы, сбегав к ней налегке, и в путь — вечером вы должны быть в Гирвасе. При этом весь участок, 30 километров, можно пройти по шоссе — малоинтересный вариант. Но есть возможность разнообразить его, пройдя вначале через северное окончание озера Сандал.

Так или иначе, вечером вы входите в Гирвас. Это один из самых ладных карельских поселков — компактный, чистый, уютно обосновавшийся в сосновом лесу. Места эти летом напоминают Прибалтику — песок и сосны, но стоит только выйти к берегу уже знакомой вам Суны, у которой стоит Гирвас,— и вы в настоящей Карелии.

С плотины, перегородившей старое русло реки и направившей ее к ГЭС, видно ущелье, образованное многометровыми черными скалами — здесь когда-то ревел порог Гирвас. Прорвавшись через него, река пробивалась затем сквозь теснины Порпорога, чтобы затем на время успокоиться в озере перед последним отчаянным прыжком через Кивач. Побывайте и у плотины ГЭС, где заканчивают свой путь туристы-водники, спускающиеся по реке Суне. Начав от Поросозера или еще выше, от Гимол, и преодолев десятки несложных порогов, они разбирают свои байдарки в нескольких стах метрах от остановки автобуса, следующего в Петрозаводск. Здесь можете кончить свой поход и вы.
Но пока вы в Ершах. Раннее солнце уже осветило озеро Сандал и острова на нем, а деревня еще прикрыта тенью от подступившей к ней с востока высокой каменной гряды. За ней в одном-двух переходах — железная дорога. Отсюда вы должны выйти к станции Кедрозеро или к станции Новый Поселок. Если вы выберете путь на станцию Кедрозеро, то санная дорога из Ершей поведет вас на юго-восток, то спускаясь в узкие долины, то выбираясь на вершины холмов, с которых будет открываться панорама озера Сандал, с каждого гребня — все шире и шире. Это хороший участок: мягкая ненаезженная дорога качает, как на качелях, то вверх, то вниз, через тихие деревушки со звучными именами — Кокасельга, Ригосельга, Тимайгора, все дальше и дальше уводя от сияющего, как гигантское серебряное блюдо, озера Сандал с крохотным уже Лычным островом на нем.
К сожалению, санная проселочная дорога скоро вольется в другую, лесовозную, укрытую не снегом, а коростой из льда, песка и опилок. Как-то меня с двумя спутниками застал здесь вечер. Было уже совсем темно, когда дорога вдруг резко пошла под уклон. Каждый раз, встречаясь, мы вспоминаем этот сумасшедший спуск по чуть отсвечивающей в темноте ленте дороги, скрежет лыж, бросающих нас от одной обочины к другой на поворотах. Единственная мысль была — удержаться на ногах. Любой камень, горсть гравия, упавшая с машины чурка, просто выбоина — могли привести к падению. Нам повезло, но неприязнь к зимним лесовозным дорогам окрепла.

Путь, о котором идет речь, через 15 километров приводит в деревню Кавгора. Церковь, когда-то ее украшавшая, давно перевезена в Кижи. Зимой 1971 года здесь жили в двух домах. В одном из них мы ночевали и, выйдя утром следующего дня в Кедрозеро, успели, преодолев 19 километров, прийти на станцию до того, как столовая закрылась на обеденный перерыв. В общем, вспоминая маршрут Ерши — Кедрозеро, должен сказать, что за исключением подъема от озера Сандал, переход этот малоинтересен и не связан с приятными впечатлениями.

Поэтому я советую выйти на железную дорогу в районе станции Новый Поселок. При этом варианте (он короче и займет всего один день) нужно пройти от Ершей в противоположном направлении, на север, по дороге на Тив-дию. Всего километра через полтора вправо уйдет проселок к деревням Владимирская и Ояжа. От этой последней деревни, от порога крайнего ее дома, украшенного жужжащей на ветру вертушкой, начнется незабываемая лыжня, на которой попеременно, как черные и белые бусы, будут нанизаны сумрачные леса и блестящие озера, и среди них самое дорогое звено ожерелья — деревня Кондеозеро. Она откроется внезапно с небольшого пригорка — несколько старых изб, замерших в тесном кругу в котловине, наполненной светом и тишиной.

Еще несколько минут — и вокруг снова темный лес, а Кондеозеро — уже миг прошлого, упавший в глубь памяти, яркая теплая точка, которая переживет и этот снег и тот, что родится ему взамен, и саму деревню, может быть, и память о многих фактах и событиях, важных и значительных. Уходя с этой солнечной поляны, вы обязательно подумаете, что хорошо бы вернуться сюда еще раз летом или зимой, и я об этом подумал. Но, увы, вернуться к тому, что однажды оставлено, редко удается, так что оглянитесь еще раз назад, прежде чем стена леса закроет деревню и превратит ее в воспоминание.

Пожалуй, это хорошо, что мы редко возвращаемся к поразившим нас местам. Повторить переживание невозможно. Другая погода, усталость, иное состояние души, и вот вместо радостного удивления вы ощущаете горечь разочарования. В уже упоминавшемся очерке «Теплый снег Заонежья» я рассказал о впечатлении от деревни Пегрема. Мы вышли к ней по озеру от Ламбасручья, и, когда она открылась нам вся, появившись из-за лесистого мыса, захватило дух от сияющего неба и снега, от праздничных разноцветных дымов над пушистыми крышами. И вот спустя две зимы мы вновь входим в Пегрему. Снова ярко светит солнце, но у первого же дома натыкаемся на кучу мусора. Этого было достаточно, чтобы сияющий «мир Пегремы» погиб для нас навсегда...

Повторное прохождение знакомых маршрутов чревато подчас и вовсе неожиданными приключениями. Впечатления от ярких, быстро меняющихся ландшафтов на участке Ерши — Новый Поселок были столь сильны, что очень хотелось повторить этот маршрут. Поэтому, когда в нашей больнице оформился свой турклуб, мы с Михаилом Сергеевичем Крунко, который ходил уже раньше со мной по этому пути, решили провести по нему одноклубников.

В нашем распоряжении было два дня. Субботу мы провели на Лычном острове и окрестных берегах, а рано утром в воскресенье, покинув гостеприимные Ерши (в ту зиму там еще жили), двинулись к железной дороге по знакомому, казалось бы, пути. Быстро пришли к деревне Ояжа. Знакомый домик с жужжащей вертушкой и знакомый по предыдущему путешествию лесник, с которым мы на всякий случай детально обговариваем предстоящий маршрут.

В отличном настроении скользим мы по мягкой, свежей лыжне, которая должна вывести нас к Порошозеру, как вдруг она раздваивается. Раньше вроде этой развилки не было. Куда теперь? После минутных колебаний решаем, что левая как будто больше соответствует нужному направлению— на восток. Сворачиваем влево и примерно через полчаса попадаем на совершенно незнакомую ламбу. Маленькое лесное озерко ничем не напоминает просторное Порошозеро. Значит, надо было идти по правой лыжне, но не возвращаться же назад! Решаем идти через лес — на восток, и действительно через короткое время видим сквозь стволы блестящую на солнце поверхность. Да, это Порошозеро. Настроение, несколько упавшее, вновь поднимается, но, увы, ненадолго. Дело в том, что мы не видим лыжни, по которой когда-то пересекали озеро и выходили на тропу, ведущую прямо к следующему озеру — Кондеозеру.

Начинается хождение вдоль восточного берега озера. Мы напряженно вглядываемся в плотную стену леса в надежде заметить узкую щель, которая поведет нас дальше на восток. И не находим ее. Зато совершенно неожиданно натыкаемся на выходящую к озеру у его южного конца автодорогу со свежими следами протектора, которая метров через двести вливается в еще более широкую и наезженную дорогу, идущую вдоль восточного берега озера, то есть в направлении, вовсе для нас непригодном. Ничего этого раньше здесь не было. В надежде заметить продолжение тропы, ускользнувшей от нас на озере, мы скользим вдоль дороги взад-вперед, с каждым разом увеличивая размах, и не находим ничего, напоминающего проход на восток...

К 16 часам ситуация выглядит следующим образом: если мы хотим в понедельник быть на работе, надо за восемь часов добраться до любой железнодорожной станции: последний поезд, прибывающий в Петрозаводск к утру, проходит в этом районе около 24 часов. Дорога, по которой мы болтаемся уже не один час, судя по многочисленным следам автомашин, может выходить к какому-то населенному пункту. Но так ли это? А если так, то в каком направлении идти? Вспоминаем, что на Порошозере мы видели рыбака и возвращаемся к нему за разъяснениями. Оказывается, обнаруженная нами дорога идет к станции Кедрозеро. Рыбак указывает нужное направление. Вероятно, вид у нас неважный, потому что он предлагает подбросить к станции наши рюкзаки на «газике». По его словам, это 15 километров. Мы уже прошли около 25 километров, и мысль о том, что надо преодолеть еще 15 километров, не вызывает энтузиазма. Но в общем — это не так уж страшно, да и другого выхода нет, так что с энтузиазмом или без него — надо идти. Я ухожу вперед, а Михаил Сергеевич остается, чтобы погрузить рюкзаки на «газик».

Местность широкими террасами спускается на восток. Припорошенная снегом дорога в основном идет под уклон. Цель ясна и неуклонно приближается, и ко мне возвращается хорошее настроение. Когда через час меня нагоняет Михаил, я считаю, что хода нам осталось километров шесть. «Видите ли,— смущается Миша — это не совсем так. Он ошибся, до Кедрозера не 15, а 25 километров, так что осталось...» Но я и сам могу сообразить, сколько осталось и представить, каково нам придется в ближайшие три часа.

Дорога меняется, это — сплошные бугры и ямы, лед и опилки. Становится совсем темно. Широко разведя лыжи для большей устойчивости, со скрежетом скатываюсь в темную бездну, затем лезу куда-то вверх и снова лечу вниз. Мы уже миновали несколько развилок и ответвлений и поэтому, когда вдруг в ночи слышим звук радио, а затем видим яркие станционные огни, это воспринимается почти как чудо.

Первый из нас проходит переезд у станции около 9 часов вечера. Когда через несколько минут появляются остальные, дежурная выходит из будки нам навстречу и приглашает выпить чаю — чайник уже стоит на плитке.

До поезда (предпоследнего) остается полчаса, а до кассового зала, где нас ожидают рюкзаки,— сто метров.

Этот пятидесятикилометровый воскресный «зигзаг» удовлетворил нас в спортивном плане, хотя цель — увидеть Кондеозеро не была достигнута. Наше самолюбие не могло смириться с неудачей, и мы решили добраться до него во что бы то ни стало еще этой зимой.

И вот начало апреля. Мы снова в Ершах, затем в Ояже. Вновь предстаем перед озадаченным лесником, шутим: «Все ищем дорогу на Кондеозеро», и всерьез выясняем, как найти тропу, уходящую от Порошозера на восток. И мы действительно легко ее находим и, так как снег уже осел и не проваливается, легко идем по ней, пересекаем памятную нам дорогу, затем движемся краем болота, мимо крошечной ламбы, и выходим к берегу Кондсозера. Деревня — за высоким противоположным берегом.

Лыжни нет, и мы не лезем на крутизну в лоб, а огибаем высоту слева и подходим к избам по узкой лощине. И вот мы снова в Кондеозере. Снег, солнце, тишина. И все же нет того ошеломления, которое мы испытали, когда вдруг увидели все это впервые, сверху, выйдя из густого елового леса.
А дальше все просто — пересекаем восточный изгиб озера. Лес, просека, и вот широко открывается озеро Кед-розеро, на далеком берегу которого виден Новый Поселок.

Весь двадцатикилометровый участок пройден за пять часов, легко, без спешки, и, глядя из окна поезда на оставшиеся позади кедрозерские леса, мы ощущаем приятное чувство выполненного долга, с примесью разочарования — нет, тогда, в первый раз, было лучше!

Я утомил Вас, уважаемый читатель, подробным описанием перипетий наших походов в районе между озерами Сандал и Кедрозеро не ради удовлетворения страсти к воспоминаниям, а для того, чтобы подчеркнуть трудности, которые могут возникнуть при прохождении, казалось бы, уже знакомого участка, даже с подробной картой в руках.

Лыжня в ненаселенной местности. Чаще всего это след охотника или рыбака. Естественно, что в первом случае она непостоянна. Рыбаки же, как правило, ходят к одним и тем же излюбленным озерам. Однако в одном небольшом районе часто несколько водоемов, направление лыжни может меняться в течение одного сезона, и тогда вместо нужного озера вы выйдете на соседнее...
Лыжня, сохраняющая постоянное направление долгие года, бывает, исчезает, если деревню покинули жители. Это же относится к дорогам, особенно лесовозным, исчезающим и появляющимся в связи с перемещением лесосек. В прошлом наезженная дорога нередко оказывается занесенной снегом или, наоборот, продвигаясь в глухом лесу, неожиданно натыкаешься на отличное шоссе, которого нет на карте. Если оно идет поперек маршрута, иногда нелегко найти продолжение старой тропы за ним. Но еще хуже, когда оно следует в близком к нужному направлению. Возникает неодолимый соблазн свернуть с целины на дорогу. В итоге можно выйти совсем не туда, куда надо. Особенно коварны лесовозные дороги. По их многочисленным ответвлениям— «усам» — случается, блуждаешь часами (и днями!), упираясь в неожиданные тупики и не находя никого, кто бы мог объяснить, где ты и куда идешь.

Надежными ориентирами служат озера, реки, острова, высоты. Все же созданное руками людей, включая дороги, мосты и даже целые деревни, изменчиво, ненадежно, непрочно.

Нередко мы шли старыми лесными трактами. Давно опустели, а то и совсем исчезли деревни, которым они обязаны своим существованием. А дороги остались и хорошо видны, особенно зимой, когда тяжелый снег прижимает к земле кусты, сгибает молодые деревца в арки. Потерять их трудно: как реки в высоких берегах, «текут» они между стенами старого леса. Но вот исчезли «берега» — на пересечении с современной широкой магистралью, на поляне, болоте или на окружающих деревню полях и огородах — и нет дороги. Найти ее вне леса так же трудно, как обнаружить течение реки в озере, куда она влилась. Часами приходилось искать выход из пустого селения. Вот вроде начало дороги, конец ниточки. Но нет, запутывается она в тугой клубок вокруг деревни, никак не идет в лес, который вот тут, рядом, в сотне метров, обступил дома плотной стеной. Так и пришлось однажды вернуться по своей лыжне из одной деревни в Пудожском районе, не найдя пути вперед.
Но об этом позже. А сейчас вы на пути в Новый Поселок. Лыжня тянется сквозь прозрачные березняки, через болота с аккуратными молодыми елочками, по искрящимся озерам, отороченным рыжей трестой,— на восток, откуда время от времени доносится паровозный свисток, если ветер в вашу сторону.

Железная дорога совсем близко, за последним на пути к ней озером Кедрозером. Вы пересекаете его и входите в Новый Поселок, где заканчивается первая часть путешествия.

Итак, вы на «пороге» Заонежья и завтра переступите его. Но это завтра. А сегодня надо определиться с ночлегом (попробуйте устроиться в леспромхозовской гостинице), пополнить запасы продуктов и пообедать, можно в столовой,где вы с удовольствием съедите борщ, шницель с картошкой, выпьете три-четыре стакана компота...

Железная дорога — «порог» перед Заонежьем, а станции на ней — «двери» в этот край. Если вы начинаете поход с железной дороги, то на лыжню можно встать на любой из станций — в Кондопоге, Илемсельге, Кедрозере, Лижме, Новом Поселке... Чем севернее станция, тем более длинную дугу придется описать по Заонежью, чтобы попасть к острову Кижи.

Заонежский «порог» невысок, но крут. Где бы вы ни переступили его — в Кедрозере или Новом Поселке, сразу же за домами станции вас ждет короткий, но крутой спуск. Будьте осторожны: говорят, зацепиться за порог — плохая примета. Действительно, мало хорошего сломать лыжу или растянуть связки на маршруте. Это может поставить под угрозу ваше участие в походе или даже заставить вернуться всю группу.

Вообще в путешествии надо быть предельно осторожным, нелепая случайность может свести на нет дело, которому вы и ваши друзья отдали массу сил — физических и моральных. Риск, в какой-то мере оправданный при лыжной прогулке около дома, в походе недопустим. Так что к незнакомым спускам, сваленным поперек троп стволам, изгородям, канавам и другим препятствиям относитесь с большим, чем они на первый взгляд заслуживают, уважением.

Возвращаясь к заонежскому «порогу», должен признаться (рискуя потерять уважение некоторых читателей), что, спускаясь с него в Новом Поселке, я снял лыжи и сошел вниз пешком, расковыряв ботинками метров двести склона в самой крутой его части. В оправдание столь неспортивного поступка могу сказать, что плохо переношу падения при спусках, особенно с тяжелым рюкзаком за плечами.

Выйти на берег Лижемской губы Онежского озера нетрудно, туда ведут просеки с линиями телефонных столбов или санные дороги, и очень часто есть лыжня, по которой можно катить легко и быстро, большей частью под уклон. И хотя, зная о близости озера, вы будете все время ожидать его появления, оно предстанет неожиданно—снежная пустыня ошеломит вас своим простором, особенно разительным после тихих лесных дорог и уютных маленьких озер, которыми вы шли до сих пор.
Лижемская губа имеет форму длинного узкого клина. Толщина льда здесь, как и на других заливах Онего, к концу зимы достигает обычно 50 и больше сантиметров. Движение по такому льду безопасно. Правда, кое-где встречаются незамерзающие всю зиму участки, так называемые «салмы». Их существование, вероятно, связано с подводными ключами и местными течениями. Иногда они покрыты тонким слоем льда и тогда особенно опасны. Встречаются «салмы» вблизи островов, в узких проливах, каждую зиму на одних и тех же местах, например, в районе острова Кижи или около северной оконечности Колгострова. Местные жители знают эти места и прокладывают свои путл, обозначенные вехами или просто заметные по лыжным следам, в обход «салм». Поэтому в целях безопасности лучше идти по уже отмеченным путям и не стесняться расспрашивать встречных о наиболее удобном и безопасном маршруте.

Дорога или лыжня при выходе из леса на берег иногда продолжается на льду. Она может быть подчеркнута пунктиром вех — маленьких елочек, воткнутых в снег с 50—100-метровыми интервалами. Это верный и надежный путь, связывающий железнодорожные станции и деревни западного берега Онего с глубинными населенными пунктами Заонежья. Хотя многие из них опустели, эти связывающие нити иногда сохраняются. По ним ходят рыбаки и охотники, весной возят сено с покосов, лежащих вокруг оставленных деревень. Так что лучше всего пересекать заливы по провешенным путям. Тем более, что, перейдя озеро по такой трассе, сразу попадешь на лесную тропу, найти которую без путеводного пунктира нелегко.

Идти по отмеченной лыжне можно, не опасаясь за прочность льда. Но все же, видимо, в нас дремлет боязнь воды, она поднимается из подсознания, вызывая смутную тревогу. Вид первого торчащего из-под снега валуна создает ощущение безопасности.

В каждом ли человеке живет тревога перед скрытой подо льдом глубиной? Не знаю. Но убедился, что она присуща не только человеку. Однажды в походе нас сопровождала собака. Она десятки километров бежала впереди группы независимо и спокойно, то убегая вперед, то поджидая нас и не проявляя особого волнения при виде встречающихся звериных следов, в том числе и волчьих. Но вот мы вышли на лед Ловенецкого залива, и пес забеспокоился — заскулил, затоптался на месте, с тоской глядя вперед и пятясь к твердой земле. Видно было, как борется в нем страх перед озером и желание идти вместе с нами.' Но группа уходила от берега все дальше и дальше, и собака все же догнала нас. Вскоре она стала спокойнее, но от прежней живости не осталось и следа, и только когда через несколько часов мы вышли на пудожский берег, к нашему четвероногому другу вернулось, несмотря на усталость, обычное для него хорошее настроение.

Кстати, о собаках: в поселках их много, в основном бесхозных. Они добродушны и любопытны, появление незнакомых людей вызывает у них живой интерес. Собаки нередко сопровождают туристов по улицам поселка, и бывает, что одна из них уходит вместе с группой, принимая на себя роль проводника и товарища. Вероятно, люди, идущие в лес, вызывают у собаки представление об охоте, а какая уважающая себя собака пропустит возможность поохотиться! Прогнать такого «компаньона» домой невозможно, и не остается другого выхода, как принять его в группу в качестве равноправного члена. Однажды нашего спутника опознали: оказалось, что у него есть хозяин — лесничий, иногда отпускавший пса на охоту с гостями. Пришлось привязать собаку, чтобы дать нам возможность уйти. Вообще же присутствие в группе собаки приятно. Она быстро привыкает к людям, привязывается к ним и терпеливо переносит тяготы путешествия.

Однако вернемся на лед Лижемской губы. Далеко впереди узкой зубчатой полосой протянулся ее восточный берег. Эта полоса суживается, отступает на юго-восток и п конце концов тает между двумя белыми стихиями — льдом и небом. Там — открытое Онего, туда плывут одинокие острова, которые в ясный день кажутся приподнятыми над горизонтом, висящими в воздухе. По мере приближения к противоположному берегу он тоже будет приподниматься над озером, вначале очень медленно, почти незаметно, потом быстрее и наконец вырастет над вами многометровой скальной стеной, черной, в белых пятнах снега. Местами стена почти вертикальна, но вот она прорывается пологим белым скатом, по которому к озеру сползает сосновый лес, а там — скалы под снегом, уложенные в ряд, как взбитые подушки, мал мала меньше, заканчиваются низким скалистым мысом. Хорошо идти вдоль этого берега на юго-восток солнечным днем. Лыжи легко скользят по мартовскому насту, слабый ветерок с северо-запада подталкивает в спину, и в сказочном сиянии солнца раскрывается справа Лижемская губа, а слева и впереди манит к себе очередной мыс. За одним из них можно найти укрытое от ветра местечко и посидеть на камнях, нагретых солнцем, можно даже позагорать, раздевшись по пояс для полноты ощущений.

В непогоду переход через губу интересен по-своему. Beтер со свистом гонит по льду мелкий сухой снег, режет лицо. Белесая мгла смешивает небо и снег. В ней тонет все, только едва видна ближайшая елочка, которыми провешена дорога. Если же вы идете без вех, то вокруг не видно ничего, и тогда вся надежда на компас.

Как мы уже говорили, Лижемская губа имеет форму узкого длинного треугольника, расширяющегося к югу-востоку. Там, где губа переходит в залив Большое Онего, на западном берегу полуострова Чаж, в Горской губе, есть деревня Горка. Автобус идет сюда из Кондопоги. Многие туристские группы следуют в Заонежье этим, коротким, путем. Первый переход Горка — Узкие Салмы, ширина залива здесь около 20 километров. В хорошую погоду восточный берег виден, в плохую, если группа неопытная, этим путем лучше не ходить, так как, если вы собьетесь с пути и не выйдете к Узким Салмам найти их будет трудно — деревня не населена и плохо видна с озера.

Из маршрутов, пересекающих Лижемскую и Уницкую губы (то есть проходящих севернее залива Большое Онего), самый южный и, следовательно, самый короткий начинается от станции Илемсельга. От нее автомобильная дорога спускается к деревне Ватнаволок — 4 километра. Деревня населена, здесь есть магазин, можно купить кое-какие продукты и получить справку, какая лыжня из уходящих от берега ведет в Пегрему. Если вы попали на верный путь, то после пересечения губы (ее ширина здесь около 4 километров) окажетесь на старой дороге, идущей по полуострову Лиж к Пегреме. Возможно, путь через губу будет провешен.

После выхода на полуостров до Пегремы по бывшей дороге — около 12 километров. Так как этим путем идут многие группы, то в туристский сезон, если не было больших снегопадов, лыжня скорее всего есть. В деревню надо прийти засветло, чтобы подыскать годный для ночлега дом.

Пегрема стоит на западном берегу Уницкой губы. Даже после того, как она опустела, тракторный путь продолжает связывать ее с Ламбасручьем — поселком лесорубов, важным перекрестком туристских троп Заонежья. До него от Пегремы 7 километров.

Теперь рассмотрим маршрут через лежащую к северу станцию Кедрозеро. От нее наезженная автодорога через 3 км приведет вас к мостику через порожистую (и потому незамерзающую) речку Лижму, впадающую в Лижемскую губу. За мостом начинается большая населенная деревня Лпжма (не путать со станцией Лижма!). Пройдя ее, вы выходите на мыс, откуда открывается широкая панорама Лижемской губы. Теперь надо «ухватиться» за конец лыжни, которая приведет вас к тропе, ведущей через полуостров Лнж к деревне Колгостров.

Не спешите оседлать наиболее укатанную (и поэтому более привлекательную) лыжню — она может вывести в озеро, а затем оборваться у замерзшей лунки. Это след местных рыбаков. В Заонежье отсюда ходят редко, и скорее всего нужная вам лыжня припорошена снегом. Если она пойдет по вехам, значит, вы на верном пути. Учтите также, что лыжня рыбаков (и охотников) отличается от лыжни туристов отсутствием следов от лыжных палок. Если лыжни нет, придется идти по карте и компасу.

Заметить лесную тропу с озера, как всегда, нелегко, но, попав на нее, через 3,5 километра вы выйдете на берег Уницкой губы. Прямо перед вами, в полутора километрах, большой лесистый остров и на обращенном к вам берегу — россыпь изб с высокими белыми шапками на крышах, прижатых к черно-белой скальной стене. Тишина и безлюдье. Это Колгостров.

Чуть в стороне и выше, в гуще вековых елей,— часовня. При ней покосившиеся кресты старого кладбища за низкой каменной оградой. Отсюда видна вся деревня, погруженная в сон. Заснула она недавно. Еще в 1969 году мы ночевали здесь с товарищами в теплом, приветливом доме. За чаем и ряпушкой «по-карельски» обсуждали с хозяином рыбалку в заливе Чорга. Мог ли я думать тогда, что уже через два года здесь никого не будет. Но так случилось, и в следущий раз мы ночевали в пустом и промерзшем доме, да еще с капризной печью, которая несколько раз за вечер клубами дыма выгоняла нас на мороз, но так и не согрелась...

Итак, ночлег в Колгострове, утром недолгая прогулка по деревне — ив путь.
С юга вы огибаете остров и выходите на простор Униц-кой губы. Снова знакомая по Лижемской губе картина: распахнутый на юго-восток залив, цепочки островов плывут над тонкой линией горизонта.
Вы идете почти на север, пересекая губу наискосок с тем, чтобы выйти на берег в районе деревни Черкасы. Путь через губу составит около 6 километров. Затем вы попадете на дорогу, которая через 3 километра, обогнув южный конец Ладмозера, приводит в Черкасы. В XVII веке здесь стояли запорожцы — «черкесы», отсюда и название.

Передохнув и полюбовавшись крохотной часовенкой XIX века, вы поворачиваете на юго-восток и по дорогам (сначала лесовозной, потом — старой лесной, неезженой) проходите нежилые деревни — Ведехино, Карасозеро, Се-лецкое. Последняя известна Дмитриевской часовней XVIII века и стоящей неподалеку большой избой XIX века необычной для Заонежья архитектуры. От Черкас до Селец-кого около 15 километров, так что с утра пройдено около 25 километров, не грех и остановиться. Но если есть силы и светлое время, лучше пройти еще километра четыре, до шоссе Великая Губа — Ламбасручей и по нему еще 4,5 километра вниз и вправо, до самого поселка (влево Великая Губа — 13 километров).

Так выглядит второй вариант маршрута к Ламбасручью от станции Кедрозеро.
А теперь снова вернемся на железную дорогу и рассмотрим третий, еще более северный путь в Заонежье — от станции Новый Поселок, куда, как вы помните, пришли с берега озера Сандал.
Четыре километра от станции до Лижемской губы вы идете по широкой просеке с телефонными столбами, почти наверняка хорошей лыжней. Есть и автодорога от станции к Лижемской губе, где она соединяется с шоссе вдоль берега озера. Пройдите по нему на северо-запад около 1 километра — и вы окажетесь у самой вершины губы. Впадающая в нее речка скрыта снегом, но виден мостик, через который от шоссе на восток уходит проселок. По нему и пройдите вначале по берегу, затем — в глубь леса. Дорога карабкается вверх по водоразделу между губами Лижемской и Уницкой и через 3 километра выбирается на гребень полуострова. Здесь вольно разбросала свои избы деревня Михеева Сельга. Отсюда открывается замечательный вид на заливы Онего и теряющиеся в тумане леса его западного берега.

Когда мы были здесь последний раз, в деревне жили в двух домах. В одном из них нас напоили чаем и согрели, причем хозяйка сама пригласила нас отдохнуть, увидев из окна, что мы остановились у ее крыльца перевести дыхание после долгого подъема.

Мир дому сему! Надеюсь, он и сейчас так же открыт, весел и полон детей, как в тот день, когда мы перешагнули порог, чтобы через час расстаться с хозяйкой добрыми друзьями.

От Михеевой Сельги путь идет на восток, по длинному, пологому склону, уже без дороги, по лыжне или без нее, через редкий лес, бывшую деревню Климкова Сельга, что в трех километрах. Еще через 3 километра — берег Уницкой губы: белый простор, вмерзшие в лед корабли-острова и далекий, тающий в голубой дымке восточный берег.

Выйдя в озеро, вы видите впереди, километрах в двух, небольшой остров. Держите курс мимо его южного мыса, севернее крошечного скалистого островка. Если двигаться в этом направлении, то в 6 километрах от берега вы достигнете северного конца длинного, около 3 километров! острова, вытянутого по оси губы, низкого, покрытого, как! почти все острова Онего, густым лесом. Это Путкостров. Когда-то на его юго-восточной оконечности была деревня, где можно было переночевать. Теперь ее нет, сгорела. Отсюда до Ламбасручья около 20 километров. Путь пролегает! вдоль Уницкой губы. А можно, пройдя вдоль западного! ее берега, осмотреть Колгостров и Пегрему, удлинив таким образом маршрут. Или, наконец, вы можете выйти в Черкасы с последующим движением на Коросозеро и Селецкое.

Какой из этих вариантов выбрать?

Самый короткий переход — от Путкострова к Ламбас-ручью, вдоль восточного берега Уницкой губы. Но дело не только в расстоянии. Движение вдоль восточного берега губы в ясный солнечный день ни с чем не сравнимо. Замечательно неторопливое размеренное скольжение навстречу солнцу по плотному блестящему насту мимо черной, будто отделанной серебром стены.

Незабываемы минуты отдыха. Мы садились на рюкзаки, снимали рубашки и, повернувшись к солнцу спинами, погружались в блаженство. На огромной сияющей поверхности озера — абсолютный покой и абсолютная тишина. И мы одни, на чистом снегу и под чистым небом, в полной гармонии с прекрасной природой и с самими собой. Вот они, мгновения, которые надо остановить! Ну, если не остановить, то хотя бы продлить. И я стараюсь с каждым разом забраться все выше и выше к вершине Уницкой губы, чтобы максимально удлинить этот солнечный путь на юг.

При ветре, особенно с морозом, лучше избегать открытых пространств. Движение по укромным лесным тропам в этих случаях предпочтительнее. Выбор — в пользу Черкас.

И еще одно обстоятельство может повлиять на выбор маршрута — состояние снега: лыжня на лесной дороге, а на озере вода — выбирайте лес. Наст на озере и глубокий снег в лесу — идите по озеру. При температуре, близкой к нулю, ухудшается скольжение лыж, может возникнуть «подлип». Бороться с ним с помощью мазей трудно. Помогает немного жидкая смола или парафин, но ненадолго.

Но бывает, что лыжи совсем не скользят в лесу, а при выходе на озеро, буквально в нескольких метрах от берега, ведут себя вполне прилично. Ясно, что в этом случае выбор — в пользу озера.
Так или иначе по просторной Уницкой губе или лесными дорогами ее восточного берега, через два, максимум через три (при неторопливом движении) дневных перехода от железной дороги, вы войдете в Ламбасручей.

Для туриста в этом поселке есть все: почта, откуда, если повезет, можно поговорить по телефону с домом, баня, медпункт, магазины, в том числе промтоварный, откуда я, бывало, привозил домой «заонежские сувениры» — югославские туфли или чешское стекло. Наконец, здесь есть отделение Аэрофлота, которое быстро (за полчаса) и выгодно (за два рубля) доставит вас в Петрозаводск в случае, если жажда лыжной романтики к этому моменту будет уже удовлетворена.

Дальнейшее движение к Кижам возможно отсюда разными путями. Один из них — вдоль берега Уницкой губы и залива Большое Онего, через старинную деревню Вего-руксу, поселок Узкие Салмы и далее — по тропе на юго-восток к деревне Оятевщина на Малом Онего, откуда виден Кижский собор. Все расстояние — 35 километров — легко пройти за два дня, а при желании — и за один...

Хорош девятикилометровый участок от Ламбасручья до Вегоруксы. Старая дорога идет по высокому, круто спускающемуся к озеру берегу, между стройными соснами. Справа внизу, в нескольких десятках метров, блестит поверхность Онего. На нем вытянулись вдоль берега длинные и узкие, как ножи, острова.

В середине этого отрезка пути, на небольшой лесной поляне, притаилась деревушка Усть-Река, давно опустевшая. В ней сохранилась деревянная часовня.

Если на дороге глубокий снег и нет тракторного или санного следа, можно идти вдоль берега по озеру.

Вегорукса — одна из самых старых деревень Заонежья. В документах XV века упоминается, что она принадлежала новгородскому боярину Федору Глухову. Это был важный пункт на пути от Новгорода к Белому морю. Утомленных долгим и опасным путем по озеру Ильмень, порожистому Волхову, Ладоге, Свири, бурному Онего путников встречал уверенный и торжественный звон колоколов великолепной Никольской церкви, обещавший безопасность, покой и отдых. Храм, построенный в XVII—XVIII веках, хорошо сохранился. В нем было найдено несколько икон XIV — XV веков, вероятно, перенесенных из стоявших тут еще более древних церквей.

От Вегоруксы новгородцы шли к Великой Губе, туда и сейчас есть дорога. Другая, по которой пойдете вы, ведет в деревню Узкие Салмы на берегу Онего, до которого отсюда 11 километров. Далее по лесной тропе до пустой деревни Липовицы — 6 километров и до восточного берега полуострова, с которого видны Кижи,— еще 9 километров. Так что можно ночевать в Узких Салмах (говорят, там еще сохранился годный для ночлега дом), а можно и пройти оставшиеся 15 километров и к вечеру дня, когда вы покинули Ламбасручей, оказаться у цели: от деревни Оятевщи-на, куда выводит тропа, до острова Кижи напрямик километра полтора.

Итак, вы в Оятевщине, и перед вами проблема ночлега. За день пройдено 35 километров, начинает быстро темнеть. Туристы здесь — постоянные гости, так что в жилой дом устроиться трудно. Гарантировать теплый ночлег на Кижском берегу может только собственная палатка. Здесь она нужна более, чем где бы то ни было.

От Оятевщины на юг по берегу — деревни: Ерстнево, Боярщина, Клиново, Мальково, Жарниково. Все они рядом, через каждые полкилометра-километр деревня. Маленькая, иногда всего в один дом, но со своим именем. Жизнь этих деревень крепко связана с Кижами. Отсюда родом Борис Федорович Елупов и Константин Петрович Клипов, вложившие свой двадцатипятилетний труд в сохранение и восстановление памятников острова Кижи. Их имена, а также имя Михаила Кузьмича Мышева прочно вошли в кижскую историю.

Кижи — напротив. До них — один шаг, утром вы сделаете его сами. Проводник вам уже не нужен. Поэтому я оставляю вас и возвращаюсь в Ламбасручей, чтобы прийти сюда более длинным и более интересным, с моей точки зрения, маршрутом — через Великую Губу и Яндомозеро.
Итак, вариант Ламбасручей — Великая Губа — Яндомозеро— Кижи.

Восемнадцать километров, отделяющих первые два пункта этого маршрута, можно проехать автобусом, остановка которого видна из окна ламбасручейской столовой. Прохождение этого участка на лыжах бессмысленно, так как придется идти по дороге с интенсивным автомобильным движением, крутыми подъемами и спусками, скорее всего по льду и песку. Мощные МАЗы с прицепами возят здесь лес в хлыстах, то есть пачками длинных неразделанных стволов. Дорога узка и плохо просматривается, а шоферы торопятся, поэтому, услышав быстро нарастающий рев мотора, спешите взобраться на окаймляющий ее снежный вал. Если вы оказались на выпуклой стороне поворота, уходите в сторону подальше, чтобы хлысты не зацепили вас своими концами. И вообще будьте осторожны на шоссе— идите по одной, левой, стороне, цепочкой. Не перебегайте дорогу перед машиной. И последнее: даже на прямых, хорошо просматриваемых участках не спускайтесь навстречу лесовозу. Остановитесь и пропустите его, иначе, пытаясь разминуться с ним на скорости, можно не справиться с лыжами, или шофер, нервничая, чуть не так крутанет баранку... Короче, главные опасности при путешест-
вии по Заонежью подстерегают лыжника на автомобильных дорогах, желательно их обходить.
Дорога от Ламбасручья до Великой Губы—одна из самых опасных да и смотреть здесь нечего, так что садитесь в автобус и через полчаса вы в Великой. Сэкономленные силы и время можно с пользой употребить в дальнейшем. По мостику, переброшенному через небольшую речушку Судма, въезжает автобус в деревню Верховье, которой начинается Великая Губа. Вас встречают старые, середины XIX века, избы. Но таких в селе немного. На трехкилометровой улице вдоль берега Онего выстроились новые щитовые дома, кирпичные гаражи, мастерские, склады. Некоторые из сохранившихся старых строений обшиты свежим тесом. Конечная автобусная остановка — в «центре». Вокруг небольшой площади сгруппировано все, что надо приезжему (да и местному) человеку: столовая, магазины (продуктовый, промтоварный, книжный), гостиница, почта, клуб.

Великая Губа — важный транспортный узел Заонежья Путь из Петрозаводска в заонежские деревни летом лежит через великогубскую пристань, куда быстроходные «кометы» добираются из столицы Карелии за два часа.

Зимой Великая Губа связана с Петрозаводском авиарейсами. Двадцать минут лета — и вы садитесь на лед у той же пристани. Прибывших сюда по воде или воздуху рейсовые автобусы развозят во все углы Заонежья, вплоть до самого Медвежьегорска, так что, сев здесь в машину, вы можете за три с половиной часа сделать «челночный» рейс через все Заонежье и вернуться в Петрозаводск поездом из Медвежьегорска.

Для туристов Великая Губа — важный пункт на пути к Кижам, база для осмотра рядом лежащего Яндомозера, а может быть, и начало маршрута в Пудожский край. Отсюда зимой в Кижи идет поток грузов. Поэтому село связано с островом санным тракторным путем, или «зимником»,— автодорогой, проложенной по льду. Она начинается обычно у пристани или в иные годы от деревни Сибово, что в 9 километрах от Великой Губы. Туда есть дорога по берегу. Второй вариант — 25 километров, первый немного короче. В любом случае вы пройдете Волкостров с известной часовней XVII — XVIII века.
По намного интереснее путь через Яидомозсро. Любой всликогубский мальчишка покажет вам начало дороги, ведущей к нему. Пять километров через лес — и вы у цели. Из всего небогатого набора имеющихся у меня эпитетов первым приходит на ум, как только я выхожу на берег Яндомозера, слово «странное». И каждый раз я пытаюсь понять, чем отличается это место от десятков других, где сочетаются те же извечные элементы Севера — вода (или лед), камень, лес с домами или часовней. Тускло поблескивает овальный щит в раме лесов, старинная церковь, безлюдье и тишина — все то же, что везде, и все же не то, потому что все те места — красивые, сказочные, удивительные, а это еще и странное к тому же. Нельзя это понять, да и не надо, пожалуй.

Известно, что Кащей Бессмертный хранил самое дорогое — свою жизнь — в игле, спрятанной в яйце. Здесь, на Яндомозере, я всегда вспоминаю эту сказку. В овальном (11x5 км) озере-яйце, на узком и длинном, как игла, полуострове, спрятано самое, быть может, ценное в Заонежье — Варваринская церковь, впервые отразившаяся в озере в 1650 году, задолго до того, как родился легендарный Нестор, строитель Преображенской церкви в Кижах.

Два километра по льду — и вы у подножия мощной 35-метровой колокольни, похожей на крепостную башню. Она охраняет маленький, окруженный почти со всех сторон водой затерянный мир — несколько старых изб, лодки, опрокинутые вверх килем, стога сена — все под блестящим белым покрывалом, расписанным синими тенями берез и оград.

Удивительны эти тишина и отрешенность вблизи от шумной, полнокровной Великой Губы.
Летом эта близость исчезает. Попасть сюда, на яндом-озерскнй погост, не просто: надо преодолеть озеро или сделать 25-километровый крюк через Усть-Яндому.

В альбоме «Заонежье», изданном в 1972 году в Москве, автор Вадим Гиппенрейтер пишет, что, выйдя из леса на берег озера, надо разжечь костер, и тогда из деревни у Ян-домозерского погоста за вами придет лодка. Так однажды мы и сделали с приятелем и, действительно, вскоре увидели направлявшуюся к нам лодку... Но нам не повезло: если в случае с Гиппенрейтером перевозчик оказался «девицей, смуглой, черноволосой и необычайно красивой», то к нам приплыл парень, который, как выяснилось, направлялся в Великую по каким-то своим делам и согласился перевести нас в деревню только за «маленькую», ссылаясь на нехватку горючего и времени... Но так или иначе, мы достигли цели и провели на Яндомозерском погосте два долгих удивительных дня, запомнившихся обилием и пестротой луговых цветов, запахом земляники, криком чаек и плеском волн у деревянных лодочных причалов.

Я предаюсь летним воспоминаниям, прислонившись к седой бревенчатой стене Варваринской церкви и наблюдая за красным диском, остывающим по мере приближения к темному лесу на горизонте. Когда тусклый багровый шар опустится на ветви берез, что стоят на небольшом островке прямо против деревни, не мешкайте: если вы возвращаетесь в Великую, учтите, что светлого времени осталось только чтобы перейти озеро и выйти на дорогу, ведущую к селу. На место вы придете уже затемно.
Но вы не возвращаетесь в Великую Губу, а уходите вдоль берега полуострова на юго-восток, туда, где из озера вытекает речка Яндома, с шумом спешащая в Онего. Рядом с ней — дорога, идущая через ольховую рощу в том же направлении — к Усть-Яндоме. В 10 километрах от Яндомозерского погоста вы выходите на другую дорогу. Направо, в 7 километрах,— Сибово. Налево — столько же до Типиниц. А прямо через дорогу, в километре, там, где речка вливается в Онего, среди черных елей, за оградой из гранитных тяжелых валунов — одна из старейших часовен Заонежья — Егорьевская (XVII — XVIII вв.). Рядом несколько домов деревни Усть-Яндома, где можно заночевать, в пустом доме или в своей палатке.

Путешествуя по Карелии, я старался не злоупотреблять местным гостеприимством, если в этом не было прямой необходимости, особенно на оживленных туристских путях. Поставьте себя на место хозяев. Представьте, что в ваш дом в течение зимы хотя бы раз в неделю является группа жизнерадостных молодых людей с просьбой о ночлеге. Нет, им ничего не надо от вас, только место на полу, только воды умыться и сварить кашу, только немного картошки и немного дров и чуть-чуть керосина для лампы... Ну как, нравится такая перспектива? Так что не будем злоупотреблять священными законами гостеприимства и попытаемся обойтись своими силами. Тем вернее вы (и те, кто пойдет следом за вами) сможете рассчитывать на помощь там, где она окажется действительно необходимой.

Итак, ночуете в Усть-Яндоме. До Кижей — один переход.

Утро последнего дня похода лучше начать пораньше, чтобы прийти к цели засветло. Даже в самые суровые зимы здесь встречаются уже упомянутые «салмы», поэтому необходимо держаться линии вех и не пытаться спрямлять непонятные вам дуги и углы — это опасно.

За спиной остается берег, все яснее и яснее проступают впереди, в синей дымке, острова, вытянутые многокилометровой полосой с северо-запада на юго-восток, и среди них — остров Кижи и отделенный от него полукилометровым проливом Волкостров со своей часовней — одной из жемчужин «кижского ожерелья». Вехи от Усть-Яндомы ведут именно сюда, в деревню Волкостров, через которую проходит санно-тракторная дорога из Великой Губы в Кижи.

Пройдено около 10 километров. До деревни Ямка на восточном берегу острова Кижи — еще шесть. Вот и они позади...

Теперь, когда все тяготы н тревоги похода миновали и вы стоите на земле легендарного острова, спешить некуда. Посидите на деревенском крылечке, окиньте взглядом оставшийся далеко позади берег Заонежского полуострова, словом, продлите еще на несколько минут радость достижения заветной цели. Вы пришли в Кижи. Вот они уже за холмом!

О Кижах написано сотни книг, очерков, статей. Вероятно, что-то и вы прочли, прежде чем отправиться в путешествие. Поэтому не буду пересказывать то, что уже сказано многими и повторено неоднократно. Лишь от одного повторения не удержусь: лучшее время для встречи с Кн-жамн — зима, и неважно, какая погода — снег ли будет валить или заклубится туман, или вас ослепит яркое солнечное сияние. Всегда, в любую погоду, в любой час дня и ночи прекрасны Кижи! А кругом столько простора, столько тишины, покоя...

Зимой музей закрыт. Никаких экскурсий не проводится. Более того, зимой посещение острова Кижи запрещено. За соблюдением «Правил» следит находящийся на острове милицейский пост. Меры эти вызваны заботой о сохранении архитектурных памятников, но на мой взгляд, этой цели лучше послужили бы не запреты, а организация экскурсий по заповеднику и в зимнее время. Думаю, что один дежурный экскурсовод мог бы показать достопримечательности острова тем немногочисленным гостям, которые, приложив немало сил и средств, добрались сюда зимой издалека. Наверное, со временем так н будет. А пока... пока зимой приходится любоваться Кижским погостом и другими раритетами с озера, обходя остров кругом. На эту пятнадцатикилометровую прогулку уходит день.
И, наконец, еще один маршрут — прямо из Петрозаводска, через залив Большое Онего. В прошлом жители многочисленных деревень на Большом Клименецком, Большом Леликовском и многих малых островах кижского архипелага ходили в Петрозаводск и обратно именно этим, кратчайшим, путем. Такие переходы были привычным делом, а не приключением, как для нас, горожан, сегодня.
Маршрут выглядит следующим образом: Петрозаводск, шестикилометровый переход через Петрозаводскую губу Онежского озера, Зимник (поселок напротив города), еще 6 километров через лес по хорошей лыжне до деревни Ялгуба. Берег Большого Онего уже рядом.

Исходным пунктом для перехода через залив может быть деревня Ялгуба или расположенная к северу от нее деревня Суйсари (туда легко доехать на автобусе).

Пересекая Большое Онего, нужно держать направление на пролив между материком и Большим Леликовским островом — от Ялгубы до него примерно 35 километров, от Суйсари — на 2 — 3 километра меньше.

Даже в ясный день с западного берега залива его восточный берег не виден, так что первая задача, которую надо решить, это, руководствуясь только компасом, выйти на пролив. Вторая задача — в лабиринте островов и проливов найти путь в Сенную Губу или в деревню Жарниково. Обе эти непростые задачи необходимо решить в течение светового дня.

Мы справились с ними. Март. Восемь утра. Деревня Суйсари. Нас трое — Геннадий Ефимов, Оля Болтикова (инструктор КСС: наличие в группе профессионального «спасателя» придает уверенность) и я. Спускаемся с берега на лед и направляемся на виднеющуюся на острове Суйсарь часовню.
Достигнув острова, огибаем его с севера и выходим в Большое Онего. Справа — остров Суйсарь, слева, далеко, широкая дуга полуострова Чаж. Идем на северный мыс острова Суйсарь и достигаем его через час спокойного хода — в ту зиму морозы и оттепели часто сменяли друг дру-
га, так что наст образовался раньше, чем обычно, и идти по озеру было легко и приятно.
Впереди широкая панорама залива Большое Онего, ограниченная слева полуостровом Чаж, который заканчивается одноименным мысом. Углубляемся в озеро, на восток. Через полтора часа мы на траверзе мыса Чаж, он примерно в километре слева. Справа на таком же расстоянии, на крохотном клочке суши — Березовецкий маяк. Еще правее за ним виден один из островов Шардонского архипелага. И все. Впереди нет ничего, даже линии горизонта— ее скрывает сгустившийся туман. Мы погрузились в непрозрачную, как молоко, мглу. Не видно ничего, ни неба, ни даже снега, по которому идем — его неровности не отбрасывают тень, и снег теряет структуру, становится бесплотным, неотличимым от тумана. Взгляд не может задержаться на чем-то реальном, имеющем цвет или форму, и чувствуешь нарастающее давление на глаза. Чтобы избавиться от этого ощущения, стараюсь смотреть на спутников, идущих впереди. Чувство расстояния исчезло, и не определить, в пяти метрах они или в пятидесяти. И ощущение направления исчезло — порой кажется, что идешь по кругу или в противоположном направлении. Но вот наконец туман редеет и мы видим горизонт и чуть поднятую над ним темную полоску — это земля.

Приблизившись к берегу вплотную, убедились, что шли точно по курсу — перед нами были острова, прикрывающие пролив с озера, а вправо уходил Большой Леликов-ский остров.
В проливе, как мы и ожидали, под снегом — вода, и мы пробрались в заонежские шхеры по следу прошедшего здесь «Бурана». Шли, повторяя все изгибы следа, преодолевая соблазн срезать путь по прямой: наста меж островами не было, а под снегом угадывалась вода. Когда мы наконец вышли на берег, было уже темно. Каменная церковь не оставляла сомнений, что мы в Сенной Губе. 50 километров пройдено за 10 часов.

Следующей зимой мы пересекли Большое Онего в обратном направлении. Заонежский отрезок маршрута при этом выглядел иначе. Путь лежал из деревни Жарниково к деревне Телятниково, а от нее — на запад, к Онего, через мелкие заливы, озера и перелески.

Интересно, что, хотя никто нам не встретился, всюду мы находили следы старой лыжни. Значит, ходят этим путем.

От берега Большого Онего все просто — азимут 262, шесть часов хода в густом тумане, избушка на острове Суйсарь, где нас ждали друзья, огонь в печурке, разговоры, разговоры до утра...
Таков короткий маршрут из Петрозаводска сюда, в сердце Заонежья.
Из Заонежья в Петрозаводск можно улететь из Сенной Губы. Это от Кижей еще 12 километров на юго-восток, между островами Кижского архипелага. Там проще с ночлегом, есть магазин и, следовательно, удобнее ожидать самолета.

Тот, кто еще не пресытился путешествием и имеет в запасе несколько дней, может вернуться, как и пришел, на лыжах одним из описанных маршрутов.

Что касается меня, я обычно заканчиваю путешествие в Кижах. Кижи — это финал снежной симфонии. Он отзвучал, и другой музыки не хочется...

Мы забираемся в кабину самолета, запихиваем лыжи и рюкзаки под сиденья, пристегиваем ремни. Рев двигателя, толчок — и сквозь полузамерзший иллюминатор видно, как внизу опрокидывается куда-то длинный, узкий остров с россыпью церквушек и домиков на нем. Секунды— исчезли Кижи. Седой щетиной лесов, пробившихся сквозь белое поле, уходит, уплывает от нас Заонежье. АН-10 летит низко. Я узнаю места, где бывал, и рассматриваю незнакомые дороги, озера, деревни, испытывая сложное чувство: волнение от ожидания здесь новых встреч, новых маленьких открытий и находок и горечь при мысли, что побывать везде не успеть и скорее всего я так и не узнаю куда идет вот та дорога, что не придется выйти вон к тому его берегУ Маленькое Заонежье. Нескончаема его лыжня. И так мало отпущено нам времени!

ПУДОЖСКИЙ КРАЙ

В ясный день с восточного берега Заонежского полуострова за широкой водой одноименного залива, хорошо видна синяя полоса земли. Это берег Пудожского района Карелии — одного из самых отдаленных, глухих и трудно доступных районов республики, очень привлекательного для путешествий края.

Почти все серьезные населенные пункты этого района нанизаны на магистральную транспортную артерию: шоссе Медвежьегорск — Пудож, идущее в основном вдоль берега Онежского озера. Стоит пересечь эту черту, как попадаешь в сплошные леса и болота с ненаселенными, как правило, деревнями, редкими поселками, ненадежно связанными сетью плохих дорог. Чем дальше на восток, тем глуше и пустыннее становятся места, реже и потаеннее деревушки, запущенней и труднонаходимей дороги.

Лыжник, пришедший сюда, сразу замечает, что здешние условия иные, чем в близком и уютном Заонежье. Да, это уже похоже на Север, настоящий, с многодневной «не-населенкой», холодными ночлегами, снежной целиной по пояс и случайной охотничьей лыжней, идущей из ниоткуда в никуда,
Отсюда, из Пудожского района, уходят в соседнюю Архангельскую область, навстречу леденящему дыханию Ледовитого океана, сильные туристские группы, чтобы, перевалив через хребет Ветреный пояс, выйти к железной дороге Сорокская — Архангельск и увидеть Белое море.

Кроме суровой, нетронутой природы, многое влечет туриста в эти края. В северо-восточном углу района, близко к границам Вологодской и Архангельской областей, лежит одно из самых крупных озер Карелии — Водлозеро. В северной его части, на уединенном островке стоит мало кому известный Ильинский погост.

Вокруг озера, в лесах скрываются остатки старинных деревень, где поражают воображение громадные избы, сложенные из необъятных бревен, древние, на высоких столбах амбары, маленькие часовни, чудом не тронутые ни временем ни человеком.

Бывая в командировках в Пудоже, типичном старорусском северном городке, я слушал удивительные, рожденные в этом крае истории, где фантазия и реальность смешивались в невыясненной пропорции. Например, о заколдованном острове, на котором «ничего нельзя брать — ни ягод, ни грибов, ни дров. Раз один мужик накосил там травы, вернулся домой, а сын его речи лишился. Сколько ни лечился потом, не вылечился». Или о старинном корабле, стоящем где-то на лесном болоте. Кто-то наткнулся на него случайно, а потом, как ни старался, не мог снова найти к нему дороги. Учитывая, что в этих местах проходили древние волоки на путях из Новгородской республики к Белому морю, эта история не кажется неправдоподобной.

К северу от Водлозера в озерах и болотах берет начало река Выг, протекающая по территориям Пудожского, Мед-вежьегорского и Сегежского районов республики. Этот край памятен кровавой и героической историей Раскола.

В 1676 году был разгромлен отколовшийся от официальной церкви Соловецкий монастырь. В 1687 пал Палеостровский монастырь. При взятии его солдатами произошло известное палеостровское самосожжение. В огне, по некоторым данным, погибло 2700 человек. Уцелевшие искали спасения в дремучих лесах и непроходимых болотах, окружающих реки Выг и Лекса. Так в самом конце XVII века возникли в этих краях выгорецкие скиты, некоторые из них превратились в дальнейшем в монастыри.
Следов раскольничьих поселений, увы, не сохранилось. Только названия уцелевших деревень, частью уже пустых,— Данилово, Сергиево, Лекса, Ладожский Скит,— напоминают о прошлом. Но пусть исчезли материальные свидетельства того времени, память о событиях, происходивших здесь, жива. Невозможно, увидев черные, бурлящие на порогах волны Выга, не вспомнить о протекавшей здесь некогда жизни, с избытком наполненной трудом, фанатизмом, мужеством.

Не могу не привести характерный для этого времени эпизод, известный как раскольничий поход на Пудож. Н. Шайжин рассказал об этом в 1906 году, цитируя старинные документы: «21 июля 1693 года в Пудожский погост... вступили незнаемые люди с ружьями. Это были ревнители древнего благочестия во главе с чернецом Тимошкой и дьячком Васькой Зайцем... Оружия раскольники имели «больше ста пищалей, пороха четверика с два». Вступив в Пудожский погост и достигнув церквей, Васька Заяц «в колокола по вестовому забил», и пришельцы вломились в церкви... Фанатики тотчас же принялись снимать и обмывать иконы... с водой появились даже на главках церквей и лили ее на кресты... ходили на реку Водлу и там «без попа святили воду и в ней купали прелестников...»

Местные попы написали жалобу в Москву. В свою очередь раскольники в «отписке» обвинили попов в мздоимстве и пьянстве. Власти встали, естественно, на сторону официальной церкви. Появился стрелецкий сотник Микита Ижорин. Раскольники во главе с иноком Иосифом заперлись в деревне Строкиной. Иосиф, «вышедший на хоромы, на кровлю», стал «о вере стезатися с Никонианским посланным». Но его красноречие было оборвано выстрелом «из мушкета». Начался пожар. В огне погибло 800 человек, по другим данным,— 1500. Это рядовой эпизод в длинной истории раскола.
Знакомясь с историей Пудожской земли, не устаешь удивляться — казалось бы, край света, глушь невероятная, отгороженная от остального мира непроходимыми лесами и болотами, далеко от важных экономических и политических центров и торговых путей. Жить бы этому краю в тишине и мире. Но нет. Сотрясали древнюю Пудогу междоусобицы новгородских и московских князей, нашествия шведов, литовцев, поляков, запорожцев, крестьянские бунты. Сложна и кровава история этой окраины России. Но не только историей, суровой и величественной природой, памятниками народного зодчества привлекателен этот край. Как-то попала мне книга Е. Рысса «Шестеро вышли в путь», изданная в Петрозаводске в 1979 году. Ярко и увлекательно говорится в ней о годах революции и гражданской войны в Пудожском крае. Старые пудожа-не рассказали, что описанное соответствует действительности, сохранились и некоторые из названных там деревень. Так появилась еще одна нить, потянувшая туда, где родилась эта книга, где боролись, страдали, любили и умирали ее герои.

И еще: Пудожский район — родина или место работы многих моих коллег. Среди них Василий Александрович Баранов — мой первый главный врач, Ревекка Львовна Виленская, начавшая рабочую жизнь врача в деревне Ку-ганаволок и закончившая ее начмедом Республиканской больницы, Евгения Ильинична Юшкова, многие дороги района исходившая и изъездившая с фельдшерской сумкой через плечо, и главный мой источник информации фельдшер Галя Митина, здесь родившаяся и выросшая. Так что было с кем потолковать о тех местах, и каждый такой разговор еще больше укреплял мое желание побывать там, за озером, в таинственной деревне Ладоге.

И вот настал день, когда вдоволь (но не досыта!) находившись по близкому Заонежыо, я направился на восток, через Заонежский залив, в глубь пудожских лесов, чтобы увидеть то, о чем рассказывали друзья и книги.

Первое путешествие в Пудожскнй район проходило на территории между Онежским озером и Водлозером. Предполагалось, что от поселка Песчаное, что на шоссе Медвежьегорск—Пудож, мы пройдем на восток по лесистой ненаселенной местности, около 80 километров, через старые, со странно звучащими названиями деревни — Тубозе-ро, Рындозеро, Рагнозеро — до поселка Куганаволок на Водлозсрс. Чтобы удлинить и разнообразить маршрут, решили начать его в Великой Губе и, двигаясь затем на восток, пересечь Заонежский залив Онего по линии Вороний Остров — Песчаное.

Весь маршрут, около 120 километров, планировалось пройти за шесть ходовых дней, а седьмой (и последний из имевшихся в нашем распоряжении) оставался на возвращение в Петрозаводск самолетом из Куганаволока. Но увы, перефразируя известную пословицу, можно сказать: «Лыжник предполагает, а снег располагает».

Вначале все шло согласно плану. В первый же день, прилетев утренним рейсом в Великую Губу, мы встали на лыжи и не теряя времени двинулись хорошо известной дорогой на Сибово и Усть-Яндому. Еще 7 километров той же дорогой — и мы в деревне Типиницы, славившейся своей Вознесенской церковью. Построенное в 1781 году здание было одним из самых величественных строений такого рода в Заонежье. К великому сожаленью, «было»— зимой 1976 года церковь в Типиницах сгорела дотла после удара шаровой молнии...

Второй день похода начался коротким, семикилометровым, переходом до деревни Вороний Остров. Длинная улица опускается к Онего и как бы приглашает на небольшой островок у берега с миниатюрной часовней — «край» Заонежского полуострова. Здесь самое узкое место Заонежского пролива—15 километров. В ясный день отсюда хорошо виден Пудожский берег. Видны и белые проплешины на ровном серебристо-сером фоне лесов — поля вокруг поселка Песчаное. Таким образом, при хорошей видимости переход через озеро прост.

Единственная неприятность — вода под снегом у восточного берега, но на карельских озерах с ней встречаешься так часто, что начинаешь принимать как неизбежное зло. В связи с этим один совет: попав в воду, передвигайтесь на лыжах, не отрывая их от снега (точнее воды), тогда вода на лыжах не замерзнет. При плохой видимости лучше двигаться по компасу на восток. В этом случае, даже проскочив мимо поселка, неизбежно попадешь на шоссе, идущее вдоль берега.

Ночлег в Песчаном — первый на пудожском берегу, и утром следующего (третьего) дня снова уходим на восток, в лес по направлению к озеру Тубозеро. Старая дорога через 6 километров выводит к его западному концу.

Спустившись на лед, где был санный след, мы довольно быстро дошли до пролива между западной, узкой, и восточной, широкой, частями озера. Отсюда уже хорошо видна нежилая деревня на высоком восточном берегу. Озерный участок составил около 12 километров. Всего задень 18 километров — немного. Но этот переход запомнился, как тяжелый. Может быть, потому, что при подходе к деревне мы попали в воду. Снег не держал совсем, и очистить лыжи ото льда было невозможно. Еле передвигая ноги, проваливаясь по пояс, лезли на крутой берег. Эти две-три сотни метров вымотали нас до предела.

Четвертый день: переход Тубозеро — Рындозеро по старым дорогам — 13 километров, без лыжни по довольно глубокому снегу — еще 7, всего 20 километров.
Направление примерно на юго-восток. В пути пересекли по мостику узкую, но бурную речушку, текущую на юг, и подошли к заказнику норки, о чем гласила соответствующая надпись. От него 4 километра до озера Рындозеро. Вокруг — несколько пустых деревушек, одна из них, побольше, на северном берегу, на склоне горы,— деревня Болдина Гора.
Ночуем в пустом доме. Уютно гудит печь и, тесно сгрудившись у ее огнедышащего зева, ужинаем, сушим мокрые вещи и говорим «за жизнь».

Время от времени кто-нибудь выходит на крыльцо за снегом для чая, и тогда, быстро захлопнув дверь, чтобы не потерять тепла, он оказывается под небом, поражающим числом и яркостью звезд. Над городами такого не бывает, так что на свете немало людей, можно сказать, вообще не видевших настоящего звездного неба.

Утро приготовило нам сюрприз — исчезла дорога, ведущая к Рагнозеру. Несколько часов мы кружим вокруг деревни, проваливаясь в сугробы, пытаясь нащупать обозначенную на нашей карте тропу, уходящую на восток, но тщетно... Обычно мы с большим или меньшим трудом одолевали околодеревенские лабиринты, но в Рындозере нам не повезло. Это стало ясно, когда полдня ушло на пустое топтание на месте. Надо было возвращаться, так как оставшихся светлых часов уже все равно не хватило бы, чтобы добраться до Рагнозера, а лишнего дня не было.

И мы повернули назад, а лес приготовил на прощанье еще одну шутку. Ночной снегопад спрятал проложенную накануне лыжню, и мы вместо пустынного Тубозера к концу дня, пройдя 25 километров, увидели перед собой большой шумный поселок Авдееве, стоящий на том же тракте, что и Песчаное, но километров на тридцать ближе к Пудожу. Туда мы добрались автобусом поздно вечером.

Как всякий потерпевший поражение отряд, мы выглядели неважно и, наверное, поэтому дежурная в гостинице при виде нас поспешила захлопнуть окно, заслонившись знакомой всем табличкой «Мест нет». Однако в конце концов нам все же выдали раскладушки. Так бесславно, в коридоре пудожской гостиницы вместо таинственного Рагнозера, закончили мы первую попытку проникнуть в глубь Пудожского края.

Впоследствии я пришел к выводу, что, кроме объективных трудностей —исчезнувшей дороги и нехватки времени, неудаче способствовало выбранное направление движения группы: мы уходили из хорошо известного Заонежья, почти нашего дома, в чужой край. Но дорога от дома всегда труднее дороги домой.

Далее, цель путешествия должна оправдывать волевые и физические усилия, потраченные на ее достижение. Если представить два одинаково трудных маршрута, один из которых заканчивается в Кижах, а второй — в заурядном поселке, первый преодолевается легче и неудачи на нем реже. Вот почему было решено в следующий раз идти в обратном направлении — от Водлозера к Онего, к дому.
И вот год спустя мы летим в деревню Пильмасозеро на озере того же названия. Это в нескольких километрах к западу от северной оконечности Водлозера. Летчик делает над деревней круг на небольшой высоте — и мы любуемся живописно разбросанными по берегу избами, тонущими в пышных серебристых сугробах. Рев мотора не вызывает внизу никакой реакции. Неподвижно и чисто снежное покрывало, ни одна труба не дымит — деревня пуста.

Самолет садится на лед рядом с берегом, и не успеваем мы надеть рюкзаки и стать на лыжи, как он взмывает вверх и исчезает. Мы остаемся в одном из самых глухих углов Карелии.
Первый километр идем вдоль северного берега Пиль-масозера. Затем, завидя узкую протоку на север, в речку Келка, текущую из Келкозера в Водлозеро, следуем вдоль ее правого берега к дороге из Пильмасозера в Водлозеро. Найти ее помогают телефонные столбы.

Снега очень много. Лыжи не выдерживают тяжести — и мы проваливаемся по колено, а то и глубже. Выстраиваемся в цепочку. Через каждые пять минут ведущий делает шаг в сторону и, пропустив остальных, становится в хвост. Нас пятеро, так что после пятиминутного максимального напряжения каждый имеет двадцать минут относительного отдыха.

И вот перед нами Водлозеро. Выходим на его берег в деревне Загорье, находим сохранившийся дом и пьем чай. Первые 8 километров пройдены за 5 часов.

На озере резкий ветер, пронизывающий насквозь, и, чтобы согреться, усиливаем темп, благо снег здесь плотнее и хорошо держит. Идем на юго-восток, к деревне Колгостров, расположенной на одноименном острове. Сумерки, а затем и мрак застают нас в пути. Кругом ни зги, только на востоке блестит над горизонтом то ли звезда, то ли огонек в каком-то селении. К счастью, мы попадаем на санный след, идущий как будто в нужном направлении. Действительно, впереди вскоре появляется новый огонек, рядом еще и еще — деревня. Воспрянув духом, прибавляем хода, и вот через три часа после выхода из Загорья, мы в деревне Колгостров. В моей записной книжке сохранилась запись: «Пройдено 18 километров с И до 20 часов». В среднем два километра в час — ничтожно мало, но здесь и поиски дороги, и целина, и отдых в пути и не знаю что еще, но помню, что мы не ленились.

Еловый лес могучими ветвями
Покрыл творенье человечьих рук...

Так Александр Федотович Кораблев, пудожский учитель и краевед, создавший известный в республике народный музей в Пудоже, начинает рассказ об Ильинском погосте, что стоит на южном берегу Колгострова. Необычных для Карелии очертаний деревянная церковь с мощной деревянной оградой построена в 1898 году.

Утром берем курс на юг. На соседнем острове — деревня Канзанаволок: по крутому берегу лезут, теснятся, карабкаются к вершине избы в белых шапках, веселые дымки реют в воздухе, похоже на пышный кремовый торт на белой безбрежной скатерти. Потом это «кондитерское чудо» отодвинулось и растаяло в голубой дымке — и опять вокруг снежная пустыня с едва различимыми лесами на горизонте. Проходим между двух островов, на них деревни, но мы не останавливаемся — к обеду должны быть в Куганаволоке, до него от Колгострова 16 километров.

И вот перед нами вырастает мыс и на нем — россыпь домов, которые по мере приближения выстраиваются в улицы. Тянутся навстречу деревянные причалы, опрокинутые лодки, сараи, баньки, аккуратные поленницы дров. Это Куганаволок — поселок рыбаков, столица всей водло-зерской округи, один из самых труднодоступных населенных пунктов Карелии.

Через поселок проходят традиционные туристские пути: лыжные — через Водлозеро на север, к Белому морю (маршрут по силам только опытным группам: 160—200км пути, одна-две теплые ночевки), и водные — в обратном направлении на байдарках по порожистой Илексе, а потом — по Водле. Путь долгий и небезопасный.

По шоссе Куганаволок — Пудож проходим на юг 6 километров, по ответвлению направо попадаем в деревню Кевасалма. Здесь ночуем, отсюда начинается наша «нена-селенка», путь на запад, к ускользнувшему от нас Рагн-озеру, где запуталась и оборвалась прошлогодняя лыжня. Среди груды фотографий, напоминающих мне о зимних и летних походах по Карелии, есть одна, которую я, когда она попадает мне в руки, рассматриваю долго и с особым чувством. На ней немолодой бородатый мужчина в ватнике и динамовской шапочке, стоя на коленях в снегу, доходящем ему до пояса, обнял сосну и застыл, обреченно глядя в объектив... Я с благодарностью и удивлением думаю об авторе этого фото, который в тех условиях умудрился поймать меня в объектив и щелкнуть затвором, точно передав настроение самого трудного из всех дней, проведенных мною на лыжах.
Начался он обычно, день как день. Правда, по выходе из дома на нас обрушилась метель, но с помощью Петра Федоровича Сафронова, местного лесника, мы быстро миновали озеро и укрылись от бушующей стихии в узкой щели, прорубленной когда-то в сплошном лесе западного берега Водлозера. Здесь начинался старинный тракт на Рагнозеро.

Шквальный ветер, потоки летящего снега позади. Между стенами леса тихо и тепло, можно перекурить перед началом пути.

Уже первый день похода показал, что целина в этом году тяжелая, но то, что встретило нас к западу от Водлозера, превзошло самые худшие ожидания... Мы буквально тонули в снегу, погружаясь по пах, а иногда и по пояс. Каждый шаг требовал огромных усилий, и идущий первым за свои пять минут выкладывался до предела. Надо ли говорить, что при этом скорость группы была ничтожна. Если в первый день в районе Пильмасозера мы делали два километра в час, и этого казалось мало, то здесь за час в среднем удавалось пройти один километр. Я говорю — в среднем, потому что на отдельных участках движение еще больше замедлялось.

Особенно трудно было преодолевать подъемы, даже самые невинные. Как только тяжесть тела переносилась на одну ногу, а другая извлекалась из снега, чтобы сделать шаг вперед, первая скользила назад — и шаг получался на месте... Случалось долго буксовать в образовавшейся яме, не продвигаясь ни на метр вперед. Набирали высоту, двигаясь зигзагами от одного края дороги к другому. Так поднимались мы при небольших уклонах, которые в нормальных условиях можно было просто не заметить. А уж что делалось на подъемах покруче! Мы толкали впереди идущего палками в спину, карабкались вверх, цепляясь за стволы деревьев, тянули друг друга за палки — словом, вели себя с точки зрения квалифицированного лыжника просто неприлично. В один из таких моментов и была сделана памятная фотография...

Вскоре стало ясно, что прийти в Рагнозеро в этот день невозможно и предстоит ночевка в лесу. Где-то около шестнадцати часов начали оглядываться в поисках подходящего местечка и нашли то, что искали,—поляна рядом с дорогой и две сухие сосны на ней. Свалили их двуручной пилой, разделали на двухметровые колобахи, которые перекантовали к утоптанной под костер площадке. Работа тяжелая, зато тепло, даже жарко, пожалуй. Пока лапника нарубили, пока разгорелся огонь, совсем стемнело, но все успели вовремя — нет хуже готовить ночлег в темноте.

И вот непроглядная тьма подошла вплотную, леденит остывшее тело, низко нависает над снежной ямой, на дне которой пятеро путников сбились в круг около живого огня. Вскоре мы забываемся сном, непрочным, полным путаных сновидений.

С трудом разминая одеревеневшие члены, подбираюсь к огню поближе, грею замерзшую спину, затем поправляю бревно в костре и снова ныряю в зыбкий сон.

Вероятно, у многих читателей уже давно возникли совершенно естественные вопросы в связи с нашей экипировкой и главные из них — почему мы ходим в походы на узких лыжах и почему не берем с собой палатку.

Комфорт на привале пря.мо пропорционален весу взятого с собой багажа. Но туристу-лыжнику приходится все нести на себе, и это имеет решающее значение при выборе снаряжения. Для каждого существует свой максимальный груз, который он может нести за плечами, сохраняя определенную подвижность и живой интерес к окружающему. Для меня этот предел — 15 килограммов. Если исходить из принципа, что брать с собой нужно не то, что может понадобиться, а то, что необходимо, то в этот вес при путешествиях по маршрутам, о которых идет речь, при 4—5 участниках похода, можно уложиться.

Необходимость холодной ночевки во время наших походов в Заонежье не возникала, а в Пудожском крае потребовалась единожды. Объясняется это тем, что, работая много лет в Республиканской больнице Карелии, я и мои спутники приобрели среди жителей районов республики много хороших знакомых. Если мы и не встречали их самих в деревнях, то всегда находились общие знакомые, и, как правило, из уважения, если не к нам самим, то к нашей профессии, нам почти всегда предлагали ночлег в доме. Тем более, что ходили мы небольшой группой, максимум четыре-пять человек. Ясно, что в этих условиях от палатки и печки, которые в лучшем случае весили бы около 10 килограммов, можно отказаться. Но для дальних гостей, приходящих к нам большими группами, они, увы, обязательны.

Теперь о лыжах. Тяжелая целина на значительном протяжении встречалась нам только в Пудожском районе. Обычно попадался или санный след, или тракторный, или лыжня. Лыжный след даже одного человека, пусть старый, присыпанный снегом, держит вполне прилично. Поэтому я предпочитаю тяжелым широким лыжам легкие и узкие: на описываемых маршрутах их преимущества, по-моему, перевешивают недостатки.

Раз уж речь зашла о снаряжении, позволю себе еще несколько слов на эту тему. Итак, что у нас в рюкзаках? Из личных вещей каждый участник похода, кроме обычной одежды лыжника, берет в запас теплый шерстяной свитер, два комплекта запасных носков, запасные варежки, тренировочный шерстяной костюм. Все это, чтобы переодеться в сухое перед сном или в особых условиях — сильный мороз или ветер, купание, травма и т. п. Каждый несет также спальный мешок, надувной матрац и что-либо из снаряжения коллективного пользования: двуручную пилу, которая крепится к рюкзаку; топор, достаточно тяжелый, чтобы его можно было использовать для колки дров, и острый, чтобы легко было нарубить лапника (топорики, именуемые «туристскими», в походе бесполезны); ремонт-
ный набор для починки лыж — запасные детали к креплениям и палкам, мелкие гвозди, проволока, несколько кусочков жести, один из которых свернут в короткую трубку и сплюснут до диаметра лыжи — «носок»; пассатижи и крепкая отвертка. К снаряжению коллективного пользования относятся еще: аптечка (бинт, липкий пластырь, йод, спирт), карта, компас. Нож желательно иметь каждому— для очистки лыж ото льда и хозяйственных нужд. Необходимы также свечи, капроновый шнур или прочная веревка — для подстраховки при переправах и просушки одежды, два двухлитровых котелка.
Наш опыт показывает, что вес рюкзака каждого участника, с включением, разумеется, продуктов на неделю (хлеб, мясные консервы, каша в брикетах, сахар, колбаса, масло, сухари, чай, кофе, сухое молоко, бульонные кубики, шоколад) и личных мелочей, составит около 15 килограммов. Его можно уменьшить, если в пути есть возможность подкупить продукты (хлеб, каши, сахар).

Раз уж заговорили о продуктах, стоит сказать, что вареную пищу мы едим утром и вечером. Днем — сухомятка: хлеб с колбасой, чай из термосов или бульон. Лыжника греет не одежда ,а движение. Поэтому никаких долгих остановок. Пятиминутный перекус на солнечной, защищенной от ветра поляне — и в путь.

Очень важно обсудить еще одну тему — состав группы, во многом определяющий успех похода, настроение участников, удовольствие, которое они получат.

В Заонежье можно избежать большой целины, так что тяжелый, длительный труд по пробиванию лыжни, требующий многих людей, отпадает. Четырех-пяти человек здесь достаточно. Маленькой группе проще устроиться на ночлег. Она мобильна, при необходимости легко поместится в автомашине, самолете, на тракторном прицепе. Группа же менее четырех человек слишком слаба. В случае серьезной травмы может возникнуть необходимость нести пострадавшего. Этим займутся двое, и еще один,
возможно, должен будет уйти за помощью. Получается оптимальный состав — четыре-пять человек. В Пудожском районе, где условия тяжелее, группа может быть больше, 6—8 человек.

Хорошо, когда у всех участников одинаковая физическая подготовка. Один слабый станет тормозить всех, во всяком случае все должны будут приноравливаться к нему, это — закон.

Еще более важна психологическая совместимость членов группы. Тяготы похода, неожиданно возникающие сложные ситуации вызывают разные реакции. У одних они выявляют лучшие качества, другие обнаруживают неприемлемые для коллектива черты характера. Предсказать, как поведет себя в трудных условиях тот или иной товарищ, трудно. Неприятных сюрпризов, естественно, тем меньше, чем лучше люди знают друг друга. Поэтому нежелательно брать в поход малознакомых людей.
Необходимо, чтобы перед походом группа провела два-три двухдневных (суббота и воскресенье) тренировочных выхода. Это позволит испытать снаряжение и участников и, может быть, даст возможность разобраться, «кто есть кто».

Первостепенное значение имеет личность руководителя. Не исключено, что этому человеку придется принимать важные, может быть, даже очень важные решения.

Поэтому он должен пользоваться абсолютным доверием группы. Не буду перечислять все качества, необходимые лидеру, они известны. Замечу лишь, что не обязательно, чтобы руководитель был самым опытным туристом или лучше всех знал район путешествия. Но он должен использовать опыт каждого члена коллектива, уметь выслушать товарищей, оценить совет и принять окончательное решение.
Кое-кому эти рассуждения могут показаться наивными, а истины — само собой разумеющимися. Так, собственно, и есть. И тем не менее, сколько несчастий (уж не говоря
о ненужных трудностях) выпадает на долю групп, где руководитель оказался не на высоте. Так что внимательно присмотритесь друг к другу перед выходом на лыжню и особенно к тому, кому вы доверяете судьбу всего дела, судьбу группы и свою собственную.

...Лапник на снегу, даже при надувном матраце,— не то ложе, на котором хочется понежиться подольше. Так что, как только начинает редеть окружающий мрак, мы на ногах.

Накануне за восемь ходовых часов пройдено 9 километров. До Рагнозера осталось 13. Неутешительная арифметика. Но что делать, наша судьба в наших руках, точнее ногах, и вот каждый снова видит перед собой знакомую спину и с ожесточением топчет снег. Вскоре мы согреваемся и находим нужный ритм, а в лучах поднявшегося солнца тают тягостные впечатления минувшей ночи.

Прекрасен сверкающий на солнце заснеженный лес, прекрасно ощущение тепла и силы, разливающееся по телу, прекрасно наше неудержимое движение вперед, к Рагн-озеру, которое наверняка тоже прекрасно и так давно ждет нас!

Дорога — снежная река, застывшая в бесконечном лесном каньоне. Под невероятной синевы небом, сквозь пушистые голубые арки она медленно увлекает нас в глубь сказочного царства света, чистоты, тишины.

Наша скорость та же, что накануне, но идти легче — сказываются отличная погода, неуклонное приближение цели, приобретенный накануне опыт. Даже звериные следы помогают движению. По следу лося можно идти довольно быстро, почти не проваливаясь. Неплохо держит след зайца и даже тонкая цепочка, оставленная лесной мышью, поддерживает лыжу на небольшой глубине. Следов зверья масса, и мы стараемся использовать их максимально. Раздражают лоси, следы которых все время уходят с дороги в лес. Зато зайцы — молодцы, предпочитают дорогу и нередко шпарят по ней, не сворачивая, сотни метров, словно приглашая нас следовать за ними. Словом, кругом сказка!

Так мы идем. Кажется.что лес вокруг забит снегом до вершин. Изредка его прорезает поперечная просека или ручей, раздвигает уютная поляна. По временам дорога петляет между мягких очертаний холмов, и тогда кажется, что высоченные сосны трогают макушками небо...

Час проходит за часом, солнце, склоняясь к лесу, слепит глаза. Густеют тени на золотистой ленте дороги. А лесу все нет конца, и за каждым поворотом перед глазами — та же стена, нестерпимо блестящая на солнечной стороне, но уже черная в тени.

Совсем близко был вечер, когда вдруг я ощутил горячим лицом ветерок, сначала едва слышный, потом явный — первый признак близости большого открытого пространства.

Еще несколько минут — и вот оно озеро Рагнозеро! Это его северная оконечность, которую огибает наша дорога. Но в ней больше нет надобности. С берега хорошо различимы на дальнем юго-западном берегу несколько домиков и часовня — деревня Рагнозеро.

Мы все участвовали в прошлогодней попытке достичь этого места и потому с одинаковым чувством смотрели на крохотные серые кубики под белыми пирамидками, рассыпанные на высоком берегу. И хотя идти надо еще километра четыре через озеро, на котором нас наверняка ожидает вода, хотя дальние избы вот-вот исчезнут, погрузившись в вечерние сумерки, мы вправе считать себя победителями — мы нашли эту забытую миром, со сказочно звучащим именем деревню! Вот она перед нами!

В огромном доме, сложенном из циклопических бревен, проходят ночь, день и еще одна ночь. Дневку мы использовали не только для отдыха. Переход Кевасалма — Рагнозеро, 18 километров целины и 4 километра по озеру, занял два дня. Теперь оставалось 18 километров до Рындозера, опять по той же нехоженой лесной дороге. Чтобы преодолеть этот участок за один переход, мы провели «воскресник», во время которого за пять часов проложили хорошую лыжню километров на семь. Благодаря этой работе, выполненной налегке и без спешки, следующий, шестой, день оказался не очень тяжелым. Первые 7 километров по собственной лыжне пробежали за час, а остальные 11 — за оставшийся день.
От Рагнозера дорога следует почти точно на запад,несколько отклоняясь к югу, затем огибает южную оконечность Малозера и после пересечения впадающего в него ручья и неуказанной на карте лесовозной дороги берет на северо-запад. Еще через 6—7 километров от северного берега небольшого безымянного озера — снова поворот на юго-запад, отсюда до Рындозера не более 5 километров.
Солнце уже садилось, когда наша тропа поползла вверх по длинному и довольно крутому склону. Стало ясно, что мы поднимаемся на высокий северный берег озера. Я шел последним в эти минуты и видел, как над темным гребнем появился и замер на фоне красного закатного неба силуэт лыжника. Через несколько секунд рядом с ним поднялся второй, затем третий и четвертый. Я ускорил шаг и вскоре был рядом с товарищами, молча смотревшими на расстилавшийся внизу пейзаж.

Гигантская, лежавшая под нами чаша Рындозера была полна стынущего багрового света. Ее дальний край уже в тени, но восточный склон ярко высвечивался последними лучами заходящего солнца, и деревню Болдина Тора, лежащую чуть ниже нас, удавалось рассмотреть во всех подробностях. Мы хорошо видели, как вливается в деревенскую улицу наша дорога и не понимали, как это год назад мы могли ее не найти! И дом, в котором мы ночевали той зимой, был хорошо различим и, похоже, ждал нас.

До ближнего жилья еще не менее 30 километров, но мы понимали, что поход закончен, так как главная цель — связать воедино концы лыжни, один, брошенный прошлой зимой, другой — свежий, сегодняшний, выполнена. Наш след соединил Водлозеро и Онего.

Снизу, как из гигантского кратера, полз к нам туман, окутывая густеющей пеленой дальние группы деревьев и кустов, стога сена, сараи и избы, медленно подбираясь к окраинным домам нашей деревни. Все предметы, только что имевшие ясную форму и четкие очертания, теряли их, растворяясь в поднимавшейся из кажущегося уже бездонным цирка мгле, которая вот-вот поглотит и деревню и нас, уже ощутивших ночной холод. И мы поспешили от наступающей ночи под некогда гостеприимный кров, и русская печь, вначале недовольно чадившая, наконец признала в нас старых знакомых и радостно загудела, даря нам тепло и свет.

К исходу следующего дня мы снова, как и в предыдущем году, были в Авдееве, хотя собирались выйти в Туб-озеро — Песчаное. Виновником ошибки на этот раз оказался свежий тракторный след, который начинался от самой деревни и шел, как нам казалось, в нужном направлении. Когда приходится выбирать между движением по бесконечному сугробу со скоростью один километр в час и блестящей, упругой поверхностью санно-тракторной колеи, которая идет куда надо, разве что малость отклоняясь в сторону, решение не вызывает или, скажем, почти не вызывает сомнений. Благодаришь судьбу за нежданный подарок и наслаждаешься забытым ощущением скорости. Легкое смещение колеи к югу не беспокоит — вот за тем холмом она, вероятно, пойдет к северу и небольшое отклонение от верного курса будет исправлено. Но увы, дорога никак не хочет повернуть, и вот наступает момент, когда отчетливо понимаешь, что "ы «едешь не в ту сторону». Но время уже упущено, возвращаться назад и снова становиться на осточертевшую целину, нет ни моральных, ни физических сил. Остается одно — отдаться увлекшему нас следу, ведь трактор наверняка шел к населенным местам. Так и поступаем. И... снимаем лыжи в Авдееве вместо Песчаного. Рейсовый автобус к вечеру доставляет нас в Медвежьегорск.

Можно было бы вернуться и через Пудож, но в этом случае мы зависели бы от милости «Аэрофлота», а это всегда рискованно...

Итак, за два похода проложена в Пудожском районе лыжня от берега Онежского озера через Водлозеро до Пильмасозеро, всего около 120 километров. Куда направимся мы следующей зимой?
Намечая новый маршрут, я старался, чтобы он был продолжением предыдущего. Связывая год за годом сто-, стопятидесятикилометровые отрезки лыжни, я мечтал дотянуть когда-нибудь ее северный конец до Белого моря...

Следующий, третий, поход по Пудожскому району был составной частью этого плана. Начав в ЭПильмасозере, самой северной точке на лыжне, мы решили подняться к истокам Выга, закончив маршрут в районе деревень Сергиево или Данилове. Любопытно было взглянуть на деревню Ладожский Скит. Одно время я считал ее одной из легенд края. На доступных мне картах такое название отсутствовало, да и непонятно было, откуда взялся «Ладожский» в ста километрах от Ладоги? Но в конце концов выяснилось, что деревня с таким именем действительно существует — удалось увидеть старую карту, где в северовосточном углу района напечатаны эти два притягательных слова. Так возник маршрут Пальмасозеро — Ладожский Скит — Сергиево. С этим стокилометровым участком лыжни связано несколько ярких впечатлений.

На пути от деревни Пальмасозеро к деревне Пески на Укшезеро, у подножья тригонометрического знака, теряется дорога. Около часа мы бороздим небольшую вырубку, в центре которой — ажурная серебряная пирамида, устремленная к ярко-синему небу. Так и не найдя продолже-
ния тропы, берем на северо-восток и через густой лес выходим к обрыву, под которым лежит болотистая равнина. По ней из Укшезера течет река Укша. Решаем идти по ней, раз потеряна дорога. Кульминация этого эпизода — спуск по крутому многометровому обрыву в глубоком снегу. Каждый ползет вниз как может — кто сняв лыжи и погру зившись в снег по пояс, кто на четвереньках, а кто демонстрирует своеобразный «баттерфляй» в снегу. С трудом находим друг друга у подножия стены. Лыжи целы у всех, удивительно!

Пустая деревня Пески, восьмикилометровое Укшезеро и одноименная деревня в километре от его западного конца не оставили ярких впечатлений (ночлег в доме с проломом в стене не в счет). Ничем особенным не был примечателен и следующий день: два с половиной часа, около 7 километров, по полотну бездействующей узкоколейки и 10 километров по случайной лыжне до деревни Вених-озеро, в единственном доме которой живут две старушки. Нас принимала тетя Поля, другой не было. «За чаем ушла, в магазин,— объяснила нам хозяйка, хлопоча у стола,— к ночи вернется». Оказалось, что ближайшая «торговая точка» — в Кодозере, семь километров через лес. Семь туда, да семь обратно, в мороз, по лесу в одиночестве — я бы обошелся без чая, пожалуй.

От деревни Венихозеро до деревни Ладожский Скит 17 километров. Мы проскочили их по наезженному санному пути за два с половиной часа. В двух домах, носящих это необычное, волнующее название, как и следовало ожидать, не сохранилось ничего от скита — обычные избы, старые, но не древние. Одна пустует, во второй живут рабочие химлесхоза, так называемые «химики», в большинстве своем пребывающие здесь из-за конфликта с уголовным кодексом. Их работа— добыча живицы, из которой получают канифоль и скипидар. Труд тяжелый, однообразный, а кругом на десятки километров лес. Появление нового человека здесь — событие. А тут вдруг, как снег на голову, пятеро докторов прямо из Петрозаводска! Да еще на лыжах, непонятно зачем.

Возбуждение охватывает Ладожский Скит. В большую горницу набивается все население деревни, человек десять. Женщины (их двое) готовят обед, мужчины обсуждают подробности предстоящего маршрута. После еды добровольцы на широких лыжах отправляются вместе с нами топтать лыжню на завтра.

И вот все дела дня закончены. Вечер. Гости и хозяева вперемежку сидят вокруг сдвинутых столов. Нам тепло от раскаленной печки, от обильной еды, от выпитого спирта и чая, от табачного дыма, плывущего сквозь свет керосиновых ламп, от прикосновений плеч и рук, сталкивающихся над тарелками с хлебом и рыбой. От общего шумного разговора о политике, болезнях, рыбалке, сосновой смоле, судьбе этого края и о наших собственных судьбах. И мы согласны друг с другом во всем, горды этим согласием и рады своей одинаковости. Да, мы все одинаковы перед тайгой и снегом, перед трудом и едой и готовы все разделить между собой поровну и отдать последнее, и от того мужчины чувствуют себя сильными и добрыми, а женщины — молодыми и красивыми, и это так и есть, черт побери!

Николай и Клава, занимавшие на правах семьи небольшую комнату наверху, забрали всех нас к себе. Они очень хотели уступить нам свою постель, мы с трудом отговорили их от этого. А вот печь, чтобы нам было теплее, они все же затопили и, глядя в огонь, я долго слушал, как два негромких голоса, мужской и женский, рассказывали историю своих жизней, в которых было все, кроме покоя и тишины,— тюрьма, кочевая и неустроенная жизнь, водка, отчаяние и надежда. И еще слышалась в длинном и сбивчивом повествовании вера, что все еще наладится и будет все хорошо.
Спутники мои уже спали, голоса перешли на шепот, и я тоже задремал. Прошел еще один день похода — отличный день.

Утром население Скита собирает нас в дорогу. Мужчины еще раз перечисляют предстоящие развилки и повороты, а женщины запихивают в наши рюкзаки банки с тушенкой.
Прощальные рукопожатия, и, когда через минуту мы оглядываемся назад, деревни уже нет, кругом только лес.

Мы вышли в 9, а к 15 часам, пройдя 17 километров, из которых 9 — по целине, пришли в деревню Кунасозеро, где тоже живут рабочие химлесхоза. Люди были на работе, мы посидели на крыльце, перекусили и после 12 километров хода по тропе, отмеченной одинокой лыжней, вышли на широкую лесовозную дорогу. Идти по ней было тяжело и неинтересно. Темнело, и, когда нас догнал попутный лесовоз, мы охотно залезли в кабину и быстро добрались до лесопункта Сергиево.
Дальше на Данилове ведет нормальное шоссе, так что движение на лыжах теряет смысл, да и смотреть там все равно нечего. И мы на следующий день заканчиваем короткий (стокилометровый) маршрут и возвращаемся в Медвежьегорск из Сергиево рейсовым автобусом. Затем — поезд и дом.
Больше в этих местах мы не бывали. Район Сергиево — Данилове оказался крайним из достигнутых нами в путешествиях по восточной Карелии. Здесь закончилась лыжня, начатая нами в районе Петрозаводска.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Кончается и книга. На ее страницах — тысячекилометровый след путешествий по средней Карелии. Пройдя по нему, вместе со мной читатель побывал в Кижах, на Лычном острове, на Яндомозере и во многих других прекрасных и удивительных уголках карельского края. Теперь он сможет прийти сюда сам, чтобы своими глазами увидеть Колгостров или Рагнозеро или Ильинский Погост, что захочет. Если это произойдет, значит, я работал не напрасно, эта книжка выполнила свою роль.
И^еще мне хотелось, чтобы читатель открыл для себя новый мир — мир лыжного путешествия и ощутил его необыкновенность. И пусть он не сразу отправится в Карелию, пусть даже никогда сюда не придет, неважно,— зерно брошено. Когда-нибудь, через год, пять или пятнадцать лет, где-нибудь в Сибири, на Кольском, Сахалине или в Подмосковье, он начнет прокладывать свою лыжню — это оно прорасло...

Заканчивается книга, и я испытываю облегчение, но не радость. Все время, пока она писалась, меня преследовала мысль — правильно, ли я поступаю, открывая доступ в самые сокровенные уголки Карелии всем и каждому. Как поведут себя здесь пришельцы, что после себя оставят?
от0 не праздные вопросы. Вспомните неодолимую страсть туриста к начертанию своего имени на любой плоской поверхности — стене древнего храма, пролете моста, скале или к сбору сувениров, заставляющую тащить домой все, что можно унести. А если, придя в нежилую деревню, в пустой дом, турист начнет топить печь этим же домом, выламывая бревна крыльца, разбирая лестницы и полы, а то просто распиливая столы и скамьи?!

Не может быть такого, скажете вы. Может, уверяю вас! Спросите у жителей соседних деревень и поселков, у тех, кто на лето возвращается в пустующие зимой дома.

Один и тот же человек дома и в тайге (если это для него не одно и то же) —разные люди. Когда после изматывающей борьбы со снегом и холодом он попадает наконец в дом, то жаждет прежде всего тепла. Но промерзшие стены источают могильную стужу. Уже через несколько минут разгоряченное тело начинает ощущать мокрую одежду и обувь. Ноги леденеют, кажется, что мороз проникает в кровь. И охваченный паникой путник берется за пилу и топор, как единственное средство спасения, рушит все вокруг ради огня. Потом дома он вспомнит эти минуты со стыдом и удивлением, но что толку от запоздалых сожалений...

Береги пустую избу, товарищ! Она была домом многих поколений, хранит память о них и ждет весны, когда в ней снова появятся люди. Она только кажется мертвой —«Она еще жива, изба, не зря ведь тычется спросонок в глухую ставень, как теленок, лучом упавшая звезда...» Это слова Владимира Цыбина. Он сказал и другие — точные и проникновенные в сборнике, который так и назвал «Избы».
Книга уже писалась, а я все взвешивал и возможные последствия своего труда. На одну чашу весов ложилось желание открыть людям доступ к заповедным озерам и островам, к старинным деревням и соборам, стремление приобщить читателей к трудам и радостям лыжных походов, когда мир, полный простых и доступных чудес, поворачивается к нам еще одной неизвестной гранью, на другую — две строки поэта:

Нам не дано предугадать,
как наше слово отзовется.

И все же просто спрятать от туристов старую часовню или брошенную деревню, утаить памятник, запретить к ним доступ с тем, чтобы сохранить их, так же нелепо, как сберегать, скажем, книги, консервируя их в шкафах. Если верно, что общение с прекрасным делает человека лучше, то доступ к любому предмету, в котором живет красота, будь то старая изба или лесная поляна, должен быть свободным.

Бытующее на местах мнение, что все пожары в пустых деревнях — дело рук туристов, явно преувеличено. Не так давно на маленьком островке озера Машезера сгорела церковь, это дело рук рыбаков из Петрозаводска. Старую избу рядом с Ильинским погостом спалили местные. Этот перечень можно было бы продолжить...

Но почему жгут дома туристы? Я убежден, что ни в одном случае не было намеренного вандализма. Причина пожаров во всех известных мне случаях на удивление проста — остановившиеся в пустом доме не умеют топить деревенскую печь...

Вот несколько примеров. Однажды группа старших школьников шла из Великой Губы в Кижи. Мороз был около тридцати градусов, и ребята замерзли. Руководитель группы решил заночевать в деревне Сибово. В жилой дом ребят не пустили (обвинить живших там мы не можем — этим путем группы туристов идут непрерывно, и нельзя требовать от нескольких стариков, чтобы они свои дома превратили в гостиницы). Им предложили ночевать в церкви, где была печь. Церковь загорелась утром, когда туристы уже покинули ее...

В той же деревне сгорел дом, тоже после ночлега группы, причем в огне погибло все снаряжение туристов.

В деревне 'Пегрема, упоминавшейся мною неоднократно, сгорел дом после ночлега туристов из Москвы. Причина всех этих пожаров одна — неумелая топка печей. В самом деле, откуда современному молодому (да и не очень молодому) человеку знать, как надо топить печь? Где он ее видел? Попав в холодную, промороженную избу, он думает, что чем больше спалит дров, тем быстрее согреется дом. Дров вокруг достаточно, и начинается неудержимое сжигание всего, что горит. Но вот беда — бушует пламя в печи час, другой, третий, а в доме по-прежнему холодно. Значит, надо еще подбросить дровишек. А потом начинает гореть примыкающая к печи стена, иногда после ухода «гостей», а иногда среди ночи. Один из жителей деревни Волкостров рассказал, что, когда группа туристов, следовавших в Кижи, остановилась на ночлег в пустом доме, он предупредил — сжечь в печи только две охапки дров, не более. После того как дом сгорел, он обнаружил, что сожжено полполенницы...
А ведь все просто — надо сжечь пару охапок дров и после того, как они прогорят, закрыть трубу — печь нагреется через час-полтора, в доме станет теплее, а к утру и вовсе тепло. Все просто — надо только знать, как топить деревенскую печь.

И не только это необходимо знать, отправляясь в путешествие, чтобы, получив от него максимум удовольствия, не причинить ущерба ни природе, ни людям, ни памятникам старины.
Важно хорошо себе представлять маршрут путешествия, условия, которые там ожидают, конкретно знать, что смотреть, где ночевать, и быть готовыми и физически и морально к холодным ночевкам. Если еще до выхода на маршрут знаешь, что предстоят ночевки в лесу и имеешь соответствующее снаряжение (палатку, печку, двуручную пилу, топор), то реальные трудности холодной ночевки перенесешь легче. Если же турист настраивается на ночлег в теплой избе, а ночевать придется у костра, то будет трудно, очень трудно.

Так что, готовя маршрут, каким бы легким он ни выглядел на карте, следует психологически подготовиться к трудностям, видеть возможные препятствия и ЧП. И раз уж я употребил слово «карта» хочу заметить, что карты, которые туристы используют, готовясь в поход и в самом походе, мягко говоря, неточны и дают только самое общее представление о районе путешествия. О точной «километровке» можно только мечтать.

Итак, книжка вышла — первая чаша перевесила. Почему? Старинные памятники и уголки природы, оставшиеся без присмотра, обречены. Их гибель — лишь вопрос времени. Останутся неизвестными, спрятанными в глуши— проживут какое-то время, окажутся на неконтролируемых туристских путях — сгинут быстрее. Спасти их, сохранить для будущих поколений может только продуманная система охраны и реставрации.

Организация лыжных путешествий мне представляется следующим образом. На маршруте в пунктах ночлега создаются в пригодных домах приюты, в них есть готовые дрова и кое-какой инвентарь коллективного пользования — ведра для варки пищи, инструмент для ремонта лыж и т. д. За порядком на трассе наблюдают егеря из числа жителей этой же деревни, а если таковых не имеется,— ближайшей. При выходе на маршрут члены группы вносят определенную сумму, назовем ее «гостевым сбором» — на содержание приютов. Руководитель группы при этом получает схему маршрута с графиком движения. Это и документ на право пользоваться приютом и всем, что в нем есть. Такая несложная система сделает лыжный туризм по-настоящему массовым. Ведь поход станет проще— полегчает рюкзак, уютнее будет отдых, безопаснее движение. Эстетическая и познавательная ценность походов при этом не пострадает, скорее наоборот, так что широкий доступ к замечательным уголкам природы, к бесценным памятникам истории и культуры одновременно обеспечит их сбережение. Это касается и заповедника «Кижи». Таким небольшим деловым отступлением, призванным объяснить, почему, несмотря на некоторые сомнения, эта книга все же увидела свет, я завершаю свое повествование о путешествиях на лыжах по средней Карелии.

...Кончается осень. Уже не раз возникали в прозрачном воздухе белые легкие хлопья. Медленно, осторожно приближались к стынущей земле, робко касались ее, пробуя — готова ли она к большому снегу, и исчезли бесследно — нет, не готова еще. Но уже ясно — близко утро, когда передо мной предстанет новый, чистый, только что родившийся мир. Тогда можно будет встать на лыжи и провести в этом мире еще несколько дней, счастливых и долгих. Может быть, самых счастливых и самых долгих дней нашей короткой жизни.